Крестьянки, торговки фруктами или прачки на мостках и в полях были для Кокса не более чем бесполыми фигурами в широких конусообразных шляпах из рисовой соломы, натурой, скажем, для панорамного фона серебряных водяных часов. Но та девушка... Кокс видел ее лишь считаные секунды, однако в нем ожило настолько яркое воспоминание об Абигайл и ее матери Фэй, его жене, что он несколько дней твердо верил: только вторая встреча с этой девочкой-женщиной у поручней смягчит его боль.
После смерти Абигайл Фэй не произнесла больше ни слова. Сама еще почти ребенок, на тридцать с лишним лет моложе Кокса, который пылал к ней всепоглощающей страстью, у смертного одра своей первой и единственной дочери она погрузилась в немоту, словно всегда была лишь тенью желанного, а теперь умершего ребенка и вместе с ним умолкла на веки.
Фэй более не выносила супружеской постели, не выносила прикосновений, не отвечала на вопросы и сама ни о чем не спрашивала, даже имени Абигайл не произносила, хотела быть одна, когда ела, одна, когда подрезала в саду бурбонские розы, не выносила провожатых, даже в своих долгих, похожих на бегство прогулках по городу, где женщины каждый день исчезали без следа — в борделях, в подвалах или просто в мутных водах Темзы.
Отдаление беззаветно любимого существа, с которым дни и ночи шести лет совместной жизни связали его крепко-накрепко, так что он все больше оставлял дела на усмотрение Джейкоба Мерлина, обернулось для Кокса дотоле неведомой мукой.
Хотя он не расставался с надеждой, что когда-нибудь в грядущем, во мраке ночи, Фэй снова будет спокойно дышать рядом, в его объятиях, будет спокойно дышать, а он стряхнет свой удушливый сон, да-да, сон, все это окажется просто сном, — приглашение китайских посланников еще и укрепило его в уверенности, что на время путешествия, пожалуй, лучше всего предоставить Фэй то, что она, кажется, полагала единственным своим болеутоляющим: одиночество, жизнь без него.
После месяцев раздумий он все-таки принял приглашение, поневоле признавшись себе, что на самом-то деле ему просто было невыносимо видеть самое желанное существо, какое он повстречал в своей жизни, по другую сторону неодолимой пропасти — он видел Фэй, но не мог ни обнять ее, ни прикоснуться к ней. Вот и представлял себе, что если отправится в Бэйцзин, сиречь Пекин, то узы, неразрывно связавшие его и Фэй, наверно, натянутся и, натягиваясь все туже, постепенно извлекут немую возлюбленную из безмолвных глубин, черных колодцев или где уж там она сидела в плену, недосягаемая для него.
Наряду с организацией долгосрочных заказных работ в мануфактурах Ливерпуля, Манчестера и Лондона важнейшие приготовления к путешествию в Китай включали в первую очередь точные указания, как и куда послать ему весть о возвращении Фэй, весть о том, какое слово она произнесла первым и какой фразой спросила о нем. Еще он оставил на Шу-лейн запечатанные письма. Эти свидетельства неизбывной тоски, желания и неугасимой надежды встретят Фэй, когда бы судьба,смягченная молитвами или жертвенными деньгами, ни отпустила ее вновь в лоно его любви.
Фэй и Абигайл. Когда при порывистом ветре флотилия с шуршанием проплывала средь раскинувшихся до горизонта рисовых чеков, будто лишь силою своих парусов тащила за собой по тучной земле исполинский плуг, и одна из джонок точнейшим маневром изменила позицию, ушла почти в самый конец вереницы судов, перед ним внезапно явилась та девушка; она стола у поручней скользившей мимо джонки, просто стояла, держась скрещенными руками за перила, и смотрела на него. В тот же миг из черной воды и колышущейся рисовой зелени взметнулась волна воспоминаний, теней, голосов, звуков и понесла Кокса против часовой стрелки, вспять во времени, в серый туман, где вновь ожило все утраченное.
Девушка была закутана в ярко-синий плащ, расшитый серебристыми листьями бамбука, черные волосы с помощью шпилек из стекла или горного хрусталя уложены в высокую прическу, и она не опустила глаз, когда скользнула мимо джонки Кокса, да так близко, что если бы сейчас они оба... если бы оба протянули руки, то соприкоснулись бы кончиками пальцев... нет, расстояние, наверно, было больше, определенно больше, но всякий раз, когда Кокс позднее вспоминал эту встречу, девочка-женщина приближалась и наконец очутилась так близко, что он вообразил, будто мог бы обнять ее через эту сверкающую в послеполуденном солнце, бегущую внизу полоску воды.