– Верно,– согласилась Мэгги и украдкой вздохнула.– Но вдруг это что-нибудь очень важное!
– Любовь к работе когда-нибудь тебя погубит,– заметила Роксана.– Ничто не может быть настолько важно.
– Что ж, пожалуй, ты права.– Мэгги снова вздохнула.– И все-таки… – Она повернулась к Джулии.– А кому, собственно, понадобился Джастин? Как тебя просили доложить?
– Сейчас скажу…– Джулия заглянула в свой блокнотик.– К нему пришла какая-то Кэндис Брюин. Говорит, что по важному делу.– Секретарша подняла голову.– Кажется, она когда-то здесь работала, правда?
Кэндис нерешительно переминалась у столика Дорин, даже не предложившей ей сесть, борясь с желанием сбежать и никогда больше не возвращаться. Она бы, наверное, и сбежала, если бы ноги у нее не дрожали и не подгибались. Губы Кэндис пересохли, и она их то и дело облизывала. При одной мысли о предстоящей встрече с Джастином ей начинало казаться, что ее вот-вот стошнит.
В то же время Кэндис продолжала ощущать в себе непреклонную решимость, которая, собственно, и удерживала ее на месте. Словно тонкий стальной стержень, она не позволяла Кэндис согнуться под тяжестью волнения и страха. «Я должна сделать это, если хочу вернуться на работу! – снова и снова повторяла она про себя.– Если сейчас я струшу, то – все. Я уже никогда не буду себя уважать!»
Утром Кэндис проснулась, чувствуя во всем теле небывалую легкость. Казалось, еще немного – и она без малейших усилий со своей стороны воспарит над кроватью. Некоторое время она молча разглядывала потолок, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях и понять, что же случилось, что за тяжесть свалилась с ее души.
А потом Кэндис осенило. Она больше не чувствовала себя виноватой, словно кто-то невидимый простил ей грехи, исцелил от тяжкой болезни. И это касалось не только Хизер. Кэндис больше не испытывала гнета вины, которая преследовала ее годами. Впервые за десять лет она чувствовала, что может выпрямиться, развернуть согбенные плечи и, не пряча взгляда, идти по жизни с гордо поднятой головой, наслаждаясь вновь обретенной свободой. Нет, Кэндис не забыла о том, что совершил ее отец, но она больше не считала виноватой себя.
Это открытие поразило ее. Чтобы убедиться, что ей не почудилось, Кэндис намеренно испытала себя, вызвав в памяти образ Хизер. Она ожидала, что чувства вины, унижения и стыда нахлынут на нее вновь, но ничего не произошло. Даже бессильный гнев, который она испытывала всегда, когда вспоминала о поступке отца, не дал о себе знать. А ведь Кэндис была уверена – это чувство вошло в ее плоть и кровь как многолетняя привычка, инстинкт, безусловный рефлекс. Но сегодня утром ничто не нарушило ее безмятежности. В душе было чисто-чисто, как в только что прибранной комнате, в распахнутые окна которой врываются свежий воздух и солнечный свет.
Кэндис долго лежала, удивляясь своему чудесному преображению. Теперь, когда ничто не застилало ей глаз, она могла трезво взглянуть на свои отношения с Хизер, увидеть их такими, какими они были на самом деле, а не какими представлялись ее задавленному стыдом разуму. Наконец-то Кэндис стало ясно, что она ничего не должна Хизер. Ровным счетом ничего!
Эд, лежавший рядом, проснулся и зевнул.
– Доброе утро,– сонно пробормотал он и, приподнявшись на локте, наклонился к Кэндис, чтобы поцеловать ее.
– Я хочу вернуться на работу,– спокойно сказала Кэндис, продолжая глядеть в потолок.– И я не желаю дожидаться конца их служебного расследования: ведь я ни в чем не виновата. Я должна вернуть себе то, что потеряла, Эд!
– Вот и хорошо,– сказал он, целуя Кэндис в ухо.– В таком случае мы сейчас же едем в Лондон!
Они позавтракали почти в полном молчании, словно боясь, что пустые разговоры могут повлиять на решимость Кэндис. Всю дорогу до Лондона она сидела в напряженной позе, почти не касаясь спинки сиденья, и смотрела вперед, но дороги почти не видела: все ее мысли были заняты предстоящим разговором.
Эд завез Кэндис домой, где она быстро переоделась, а потом доставил к издательству. Кэндис хватило смелости войти в приемную и потребовать встречи с Джастином, но тут решимость и отвага оставили ее. И вот теперь, стоя у конторки и морщась под любопытным взглядом Дорин, Кэндис лихорадочно обдумывала, что же, собственно, она скажет Джастину.
Неожиданно Кэндис почувствовала себя бесконечно уязвимой; ей казалось, что столкновение с Джастином может снова нарушить ее хрупкое душевное равновесие. Ясность мысли, которую она испытывала еще утром, тоже оставила ее, и Кэндис едва не заплакала от унижения.
Что, если Джастин не пожелает ее слушать? Что, если снова назовет ее воровкой? А вдруг он вызовет охрану и прикажет вывести ее из здания? По дороге в Лондон Кэндис тщательно обдумала все, что она должна сказать Джастину, но сейчас собственные доводы казались ей неубедительными и наивными. Нет, он не станет даже слушать ее детский лепет. Он просто прикажет ей отправляться домой и ждать окончания расследования.
При мысли об этом кровь отхлынула от лица Кэндис, а в горле застрял тугой комок.
На столе Дорин зазвонил телефон. Она сняла трубку, молча выслушала, что ей сказали, и подняла глаза на Кэндис.
– Как я и думала, Джастин сейчас на совещании у руководства.
– Вот как? – переспросила Кэндис, и собственный голос показался ей незнакомым, чужим.– Понятно…– пробормотала она, судорожно сглотнув.
– Но тебя просили не уходить,– холодно добавила Дорин.– Сейчас к тебе спустятся…