И действительно, вопли Люси начали затихать и скоро прекратились совсем. Сладко зевнув, девочка уставилась на Мэгги широко раскрытыми голубыми глазенками.
– Иди, пока она снова не расплакалась,– сказала Пэдди.
– О'кей,– покорно согласилась Мэгги.– В таком случае я пошла. До вечера.
Уже в коридоре ей показалось, что Люси снова начала всхлипывать, но она только стиснула зубы и огромным усилием воли заставила себя открыть входную дверь. Мэгги даже удалось улыбнуться таксисту; билет в кассе она тоже купила без всяких проблем. И только когда поезд тронулся, по щекам Мэгги покатились крупные слезы, размывая косметику и капая на страницы глянцевого журнала.
Теперь, облокотившись на сложенные под подбородком руки, она прислушивалась к объявлениям вокзального диспетчера и думала о том, как сильно изменилась ее жизнь. Пожалуй, не стоило даже и пытаться объяснить суть этих перемен Роксане и Кэндис. Они ей просто не поверят. Да и кто, скажите на милость, был в состоянии понять, сколько сил – физических и душевных – ей пришлось потратить, чтобы вырваться в Лондон на несколько жалких часов? «Никто»,– ответила Мэгги сама себе. Разве только другая молодая мать, которая оказалась один на один с ребенком в огромном, пустом загородном доме, куда регулярно – словно орел к прикованному Прометею – является свекровь, чтобы тиранить ее.
Только такая же женщина, как она, способна в полной мере понять, через что пришлось пройти Мэгги, что пережить. «А значит,– подумала она с грустью,– ни Кэндис, ни Роксана не сумеют понять, как много значит для меня их дружба и как дороги мне эти ежемесячные встречи в "Манхэттене"…»
Вздохнув, Мэгги достала из сумочки компакт-пудру, чтобы взглянуть на свое отражение в зеркальце. Увидев под глазами бурые круги, она поморщилась и решила, что сегодня будет веселиться, как никогда раньше, чтобы вознаградить себя за два месяца страданий. Она будет пить, смеяться и болтать с подругами, и, может быть, ей удастся хоть на короткое время стать прежней Мэгги – веселой, беззаботной и… счастливой.
Стоя перед большим настенным зеркалом в дамской комнате издательства, Кэндис торопливо подкрашивала глаза. Ее руки слегка дрожали, и тушь ложилась неровно, приходилось стирать ее и начинать сначала. В ярком свете ламп под потолком ее лицо выглядело осунувшимся и мрачным, но ей удалось убедить себя, что это просто обман зрения – эффект слишком большого зеркала и вертикально падающего света. Ведь не могла же она в действительности так переживать!
Но и на душе у Кэндис тоже было невесело. Она должна была бы с нетерпением ждать сегодняшней встречи с Мэгги и Роксаной, с которыми можно расслабиться, поболтать, посмеяться от души, однако мысли о Хизер по-прежнему ее смущали. Прошла еще неделя, но Кэндис так и не решилась поговорить со своей новой подругой откровенно. Хизер тоже молчала – во всяком случае, молчала о главном, о том, что тревожило Кэндис. Ситуация явно зашла в тупик, а выбраться из него у нее не хватало решимости.
Внешне, впрочем, все оставалось по-прежнему; Кэндис была совершенно уверена, что Хизер ни о чем не подозревает. Но ей становилось не по себе, когда она думала о встрече с Мэгги и Роксаной. С ними такой номер не пройдет – Кэндис знала это наверняка. Ее подруги были умнее, проницательнее многих, к тому же они слишком хорошо ее знали. Кто-кто, а уж они-то сразу заметят и ее скованность, и внутреннее напряжение, и тревогу во взгляде, и будут допрашивать с пристрастием до тех пор, пока она не признается во всем. А потом… потом они обрушатся на нее с упреками, зачем она не прислушалась к их советам. Именно поэтому Кэндис боялась идти на сегодняшнюю встречу, и, подвернись ей подходящий предлог, она бы, пожалуй, осталась дома. Но предлога у нее не было, поэтому по мере того, как приближался назначенный час, Кэндис нервничала все сильнее и сильнее.
Дверь в дамскую комнату неожиданно отворилась, и Кэндис, бросив быстрый взгляд в зеркало, увидела Хизер, одетую в элегантный костюм фиалкового цвета.
– А, Хизер, привет! – сказала Кэндис, выжимая из себя улыбку.
– О, Кэндис! – воскликнула Хизер, и лицо у нее вдруг сделалось страшно несчастным.– Ты, должно быть, меня ненавидишь! Я такая гадкая…
– Почему? – удивилась Кэндис.– В чем дело, Хизер, о чем ты говоришь?
– О твоей идее, конечно, о чем же еще? Помнишь, когда мы искали подарок для Мэгги, ты сказала, что хотела бы написать статью о людях, которые любят ходить за покупками вечером? – спросила Хизер, серьезно глядя на нее.– Сделать фотографии, проинтервьюировать покупателей и написать о том, что заставляет их совершать свой шопинг по вечерам, а не в дневное время. Ведь это была твоя идея!
Отвернувшись от зеркала, Кэндис нервно провела ладонью по волосам и откашлялась.
– Да-да, кажется, помню,– сказала она, стараясь выиграть время, чтобы собраться с мыслями.– Ну и что?
– Я только что видела план статей на июль,– с горячностью сказала Хизер.– Его составил Джастин. Так вот, в плане значится эта статья, и рядом – не твое, а мое имя! – Хизер шагнула вперед и взяла Кэндис за руки.– Но ведь я говорила ему, что это придумала ты, а не я! Не понимаю, почему Джастин решил иначе. Быть может, он просто забыл или все на свете перепутал?
Кэндис внимательно посмотрела в глаза Хизер.
– Ты правда говорила ему?
– Я знаю, что мне вообще не следовало рассказывать об этой идее кому бы то ни было,– сказала Хизер, виновато пряча взгляд.– Но так уж вышло, что я проболталась. А Джастин сразу ухватился за эту идею. Он сказал, что из этого может получиться настоящий гвоздь номера – нужно только выжать из материала все, что можно. Тогда-то я и сказала, что идея принадлежит тебе и что ты, конечно, отлично справишься с этой работой. Но он, наверное, меня не расслышал. Он сказал что-то вроде: «Да-да, пусть Кэндис подумает, как это лучше подать…» Я решила – Джастин меня понял, но он, наверное, просто боялся доверить мне эту тему и хотел, чтобы ты мне помогала.