Сказав это, я вздрогнула и поежилась. Вспомнила, что одного нашего соседа уже убили!
– О, классическая тема: Василий Суньков-Грозный, убивающий своего сына! – оживился Колян, который ничего не знал о трагической гибели Алика. – С матерным криком: «Я тебя, е-п-р-с-т, породил, я тебя, е-к-л-м-н, и убью!»
Наверху что-то шумно упало, отчего протестующе тренькнули подвески нашей люстры. Мы с Коляном переглянулись. Скандал явно шел по нарастающей и не обещал закончиться в ближайшее время, хотя близилась пора ночного отдыха. Вопли голосистых Суньковых помешают уснуть Масяньке, и это будет очень обидно, потому что малыш весь вечер добросовестнейшим образом объезжал своего нового скакуна, устал и уже зевал во весь ротик. Мы с мужем начали даже надеяться, что сегодня мне не придется укачивать ребенка, а Коляну – исполнять колыбельные песни в стиле рэп, что Мася уснет сам, без всякой убаюкивающей программы, и тогда папа и мама тоже смогут пораньше отправиться на боковую.
– Пойду-ка я узнаю, что там происходит, – Колян кивнул на потолок и встал с дивана перед телевизором.
– Лучше я!
– Почему это ты лучше? – Муж немного обиделся.
– Потому что дипломатичнее! – с намеком сказала я.
Колян стушевался. Только на прошлой неделе он бестактно вмешался в педагогический процесс, который Василий Суньков осуществлял в отношении старшего сына.
Оболтус Сашка в очередной раз отличился, метнув под лавочку, на которой мирно восседала пенсионерка Крутикова, самодельный взрывпакет. Магниевая бомбочка рванула что надо, к бабушке Крутиковой пришлось вызывать «Скорую». Скорой была и расправа Сунькова-отца над Суньковым-сыном. Пока медики откачивали полумертвую от страха старушку, Василий пытался вернуть к жизни Сашкину совесть. В качестве реанимационного оборудования использовался старомодный, но эффективный прибор – обычный ремень с литой пряжкой. Суньков-старший тут же, во дворе, выдернул его из штанов, отчего те начали предательски сползать, так что Василий вынужден был ограничить воспитательное воздействие одной правой рукой. Левой он удерживал одновременно и штаны, и Сашку.
Колян, подошедший к дому в разгар показательной порки, проявил солидарность с пылающим праведным гневом отцом и доброжелательно посоветовал Сунькову:
– Василий, смени руку, устанешь!
После чего чувствительная Людочка Сунькова не здоровалась с ним три дня.
– Я быстро. А ты пока начинай купать Масю! – сказала я мужу, открывая шкафчик с детскими вещами.
Домашняя ссора, какой бы шумной она ни была, являлась внутренним делом семейства Суньковых, и я понимала, что моему приходу они вряд ли обрадуются. Нужен был приличный повод для визита и одновременно способ задобрить хозяев. Долго думать не пришлось – я давно собиралась отдать Людочке пакет с разнообразными одежками для младенца. Наш Масяня уже прошел ползуночно-распашоночную стадию, и я могла снабдить немалым приданым ожидаемого Суньковыми малыша с порядковым номером шесть.
Заплаканная Людочка приняла мешок с младенческим обмундированием с благодарностью. Багровый от гнева Василий тоже, кажется, обрадовался появлению на сцене нового лица.
– Вот, погляди на этих обормотов! – вскричал он, обращаясь ко мне.
Обормоты – трое старших сыновей – рядком стояли посреди комнаты, опустив головы и сложив руки, как футбольные защитники. На мальчишеских физиономиях изображалось нарочитое смирение.
Из дальнейшего рассказа Василия Сунькова выяснилось, что обормоты опять учудили. Началось с того, что Суньков номер-три нашел где-то опасную бритву и срезал ею оранжерейные цветы в частном питомнике, который устроила на общественной клумбе многострадальная бабушка Крутикова. Цветы, чтобы не пропали зря, предприимчивый мальчик отнес учительнице, а бритву у него по пути в школу отнял Суньков номер-два. Впрочем, тот сделать какую-нибудь пакость с применением режущего инструмента не успел, потому как принял предложение старшего брата «махнуть режик на жваку». Початая пачка «Орбита», конечно, была слабой компенсацией за превосходную бритву с ручкой из настоящей черепахи, но коммерческое предложение, сделанное брату Сашкой Суньковым, носило ультимативный характер: или честный обмен, или насильственный отъем. Суньков-второй проявил благоразумие.
Сашка приволок «режик» в школу и с его помощью последовательно совершил несколько отчетливо противоправных действий: вырезал на парте короткое ругательное слово, распорол по экватору политическую карту мира и отчекрыжил ухо чучелу зайца в кабинете природоведения. На стадии старательного препарирования гигантской засушенной бабочки распоясавшегося Сунькова-первого обезоружила бесстрашная учительница биологии. Опасная бритва была конфискована в пользу директора, а Сашка отправлен домой со строгим наказом привести в школу родителей.
Явившаяся на учительский зов Людочка Сунькова с содроганием выслушала леденящую душу историю о зверствах своего старшенького в школьном храме естественных наук и вечером пересказала услышанное вернувшемуся с работы мужу. Даже в сокращенной и максимально смягченной Людочкой версии былинный сказ о подвигах трех Суньковских богатырей вызвал у Василия шквал эмоций. Апофеоза скандал достиг с появлением в квартире Суньковых сотрудников милиции, явившихся, чтобы в присутствии родителей допросить пацанов – опасная бритва с ручкой из черепахи оказалась орудием убийства! Именно ею лишили жизни несчастного Алика Дыркина!
Правда, после того, как бритва побывала в руках мальчишек, никаких других отпечатков на ней не осталось, так что я даже не поняла, откуда стало известно, что именно ею орудовал убийца. К сожалению, Суньков-отец, говоривший с ментами, не вник в такие подробности, торопясь примерно наказать своих обормотов.
– За такие штучки вас убить мало! – заявил разбойной троице своих сыновей Василий.
Впрочем, голос его был уже почти добродушен. Думаю, Василий просто устал распекать своих обормотов. А может, в глубине души он просто понимал, что особого смысла в этом нет и неугомонных пацанов уже не изменишь: что выросло – то выросло.
Из соображений родительской солидарности я одобрила карательные меры, только попросила Василия привести приговор в исполнение побыстрее, желательно, до двадцати двух часов. Моей просьбе Суньковы вняли, и вскоре после моего ухода из их квартиры там стало тихо, а мое собственное семейство тоже получило возможность спокойно отдохнуть от дневных трудов.
Среда
Утро нового дня подарило мне незабываемое впечатление: проснувшись, я обнаружила, что Масяньки в кроватке нет! Запаниковать по этому поводу я не успела, так как ребенок сразу же нашелся – на меховом коврике под телевизором. Масянька свернулся клубочком и сладко спал, сжимая в кулачке длинный поясок от своего банного халатика. Махровая веревочка охватывала талию резиновой лошадки.
– Малыш ходил в ночное! – захихикал Колян, которого я нарочно растолкала, чтобы он тоже увидел эту сцену. – Похоже, он стерег свою новую лошадку, чтобы она не убежала на лужок!
Согласившись с этой версией, я быстренько сбегала в кухню, взяла в холодильнике веточку петрушки, намазала ее медом и художественно прилепила к лошадиной морде.
– Правильно, – одобрил мои действия муж. – Сделаем вид, что лошадка уже позавтракала. Иначе Мася сразу после пробуждения, пожалуй, погнал бы меня косить траву!
Поднимать спящего малыша с мягкой подстилки в импровизированном лошадином стойле мы не стали, просто накрыли ребенка вместе с его конем одним одеялом, как общей попоной. Подозреваю, что из опасения пропустить ожидаемое бегство лошадки Масянька часть ночи бодрствовал и потому отсыпался утром. Когда в начале девятого, дождавшись прихода няни, мы с Коляном убежали на работу, малыш еще спал.