Невыносимо голодать, сидя рядом с исходящим паром запеченным куском мяса. Невыносимо знать, что ключ к твоему успеху в кармане у подруги, но не иметь возможности ей об этом сказать. И вдвое больнее смотреть, как ближний с легкостью этой возможностью пользуется.
– Он не мерзавец, – осторожно прояснила ситуацию Маша. – Просто, насколько я в курсе, – Берг женат, и у него то ли один ребенок, то ли несколько.
– Ну вот, – трагически шлепнула себя по ляжкам Алина. – Опять. Вечно мне не везет.
– Из любого женатого мужчины со временем может получиться холостой. Исключений тут не бывает, бывает мало напора в деле достижения цели, – утешила ее Рита, одновременно многозначительно зыркнув на Машу. Разумеется, реплика предназначалась скорее для подруги, готовящейся к свадьбе, а вовсе не для поддержания морального духа Алины.
– Какой уж тут напор, – опечалилась Аля. – Не буду я на женатого напирать, пусть себе живет и мучается без меня.
Человек – существо подневольное. Он планирует, рассчитывает, надеется, а судьба дергает за ниточки по своему сценарию.
Самое тяжелое – быть аутсайдером в толпе более удачливых ближних. Как легко быть пусть и слегка помятой, но ромашкой в букете полевых цветов, и как трудно быть в том же букете сухой колючкой, а то и вовсе – корявым сучком.
Маша вышла замуж, стремительно забеременела и стала готовиться к роли матери, Алина все же закрутила роман с женатым шефом, а Рита, с трудом, но зато самостоятельно отыскавшая место в убогой рекламной фирмочке на окраине, вынуждена была привирать про свои успехи, содрогаясь от жалости к себе. Она, чьи работы благоговейным шепотом обсуждали преподаватели и сокурсники, рисовала ширпотребовские листовки, плакаты и этикетки для бизнеса средней руки. Разве можно было сказать подругам правду?
Иногда Рита думала, что, пожалуйся она Маше хоть разок, та смогла бы помочь и открыть совершенно другие перспективы. И от этого Маша, пребывавшая в предродовой эйфории и цитировавшая наизусть Спока, казалась ей причиной всех бед. Наверное, это была даже не ненависть, а злое и отчаянное недоумение.
Отсутствие приличной одежды она маскировала неприятием «вещизма», подробно объясняя в пространство, что самое ценное сокрыто в человеке, а все остальное – пустая бессмысленная оболочка. Затишье в творческой карьере Рита оправдывала мифической подготовкой серии картин, которые потрясут мир. Картины-то были, а вот пристроить их хоть куда-нибудь не представлялось возможным. Мир был обречен остаться непотрясенным.
– Хочешь, я к соседу схожу? – не выдержала однажды Елизавета Потаповна, глядя на метавшуюся по комнате дочь, излагавшую свою точку зрения, близкую к помешательству. – Он же со связями, авось поможет.
– Не вздумай! – дико заорала Рита. – Никогда! Слышишь? Никогда не лезь в мои дела!
– Да, пожалуйста, – перепуганно пробормотала мама и зашуршала на полке в поисках валерьянки для буйной художницы. – Пропадешь же. И талант твой пропадет. Вот сколько бумаги испорчено, а вдруг это продать можно?
– Продать? – взвыла дочь. – Это моя душа! Мое «Я»!
Далее последовал новый взрыв воплей сугубо философской направленности, в результате чего валерьянку выпила сама Елизавета Потаповна, в ужасе поняв, что пора вести ребенка к психиатру.
Ничто не вселяет в человека больше сил, чем сознание собственной правоты и возможность взглянуть на окружающих с позиции силы. Или хотя бы просто – сверху вниз.
Время – лучший доктор, а жизнь – лучший учитель.
Наивная Алина однажды поняла, что умудрилась забеременеть от своего Аполлона, и все внимание подруг переключилось на нее. Оказалось, что иметь красивого и богатого любовника не так уж и здорово. Вернее, здорово, но однажды за это придется заплатить.
– Чего ты маешься? – успокаивала подругу Рита, втайне ощущая непередаваемое удовлетворение от того, что все это происходит не с ней. Хотя Алину было жалко.
– Я не знаю, что делать, – заламывала руки Аля и рыдала, периодически убегая «потошнить». Из ванной она возвращалась с запавшими глазами и растерянной физиономией, словно забывая всякий раз, на чем остановилась. Она моргала, дергала нижней губой, шмыгала и плаксиво тянула:
– Как быть-то?
– Это невозможно! – не выдержала наконец Рита. – Мы уже по сто раз повторяем одно и то же. Дежавю! Что тут можно сделать? Жениться он не хочет?
– Не хочет, – снова зарыдала Аля. – Так и сказал: я, мол, тебе ничего не обещал!
– А он обещал? – тревожно переспросила Маша, погладив свой огромный живот. Наверное, она пожалела, что пришла, так как в книгах писали, что беременным нельзя волноваться. Но и оставить Алину в столь плачевном состоянии было никак нельзя.
– Разве в обещаниях дело? – с трагическим пафосом схватилась за голову Аля. – Он говорил, что любит! Он же сам первый начал! Он же спал со мной!
– Так все логично, – пожала плечами Рита. – Что еще может говорить мужик, если с тобой спит? Представляешь, в кульминационный момент он вдруг серьезно смотрит на тебя и заявляет: «Только имей в виду – я жену люблю!»
Маша тихонько прыснула, но тут же испуганно осеклась.
– Ой, ну конечно! – Алина даже плакать перестала. – Тебе ли не знать. С твоим-то богатым опытом!
– Да, я не сплю со всеми подряд, – нахохлилась Рита и даже наклонила голову, словно собираясь боднуть оппонентку. Она уперлась взглядом исподлобья прямо в Алю: – Если ты это называешь опытом. Для того чтобы научиться правильно переходить улицу, совершенно необязательно быть однажды задавленной трамваем. А ты сделала именно так: легла под трамвай и убедилась, что не права!
– Он не трамвай! – вспыхнула Аля.
– Во-во, давай. Заступись-ка еще за своего Аполлона! Как-никак – отец твоего ребенка! Давайте будем все вместе его уважать! – рявкнула Рита. – То есть я правильно понимаю: жениться он не обещал, но ты сама решила, что, раз он с тобой спит, то априори считает себя твоим будущим мужем?
– Да ничего я не решила!.. – глаза Али трусливо забегали.
– Ты что, специально залетела? – вдруг дошло до Маши, переставшей вслушиваться в копошение и толчки собственного ребенка и уловившей Алинины метания.
– Почему сразу «специально»?! – Аля опять унеслась в ванную.
– Т-э-э-экс, – протянула Рита. – Все ясно. По работе и награда. Вот дура!
– Не надо так, – шепотом одернула ее Маша. – Сейчас необходимо вообще решить, оставлять ли ребенка.
– Он мне деньги на аборт дал, – неожиданно вернувшаяся Алина нарушила составление стратегического плана по ее спасению.
– Вот и делай, – легко предложила Рита.
– Аборт делать? – не поверила Алина.
Маша, находившаяся в том же физическом, но несоизмеримо лучшем материальном положении, ахнула:
– Ритка, ты что несешь? Это же живая душа.
– Маня, а кто его воспитывать будет? Ты? У твоего ребенка будет папа, дедушка-олигарх и прочие причиндалы. Да с таким дедом можно вообще хоть троих от разных мужиков нарожать – не пропадешь! А этой курице что делать? Мужа нет, денег нет, родители помочь деньгами не смогут. То есть она пополнит армию матерей-одиночек, будет горбатиться, зарабатывая на сандалики, панамки и памперсы, и робко надеяться, что однажды повезет, и ее, дуру набитую, возьмет замуж какой-нибудь хороший человек, случайно перебежавший ей дорогу. По статистике везет десяти процентам из ста! Как думаешь, много у нашей кулемы шансов попасть в десятку?
– Откуда ты про статистику знаешь? – дрогнувшим голосом поинтересовалась Алина.
– Да, откуда? – вторила ей Маша, воодушевленная перспективой спасти душу и не дать свершиться ошибке.
– Я читаю правильные книжки, – снисходительно пояснила Рита. – И стою на земле, а не мельтешу крылышками в облаках.