На кровати лежал Густав. Точнее то, что было Густавом. Его глаза напоминали пустые окна нежилого дома. Казалось, от старика осталась только оболочка. И вдруг прозвучал его голос — властный и нетерпеливый:
— Ну вот, дело сделано. Долго мне еще ждать? Я не хочу ждать. Все, как ты и обещал, прошло очень быстро. Не понимаю, чего я так боялся. И что теперь?
— Я сделаю все, что в моих силах. А ты используй полученное время, чтобы научиться терпению, Густав. Оно пригодится тебе в следующей жизни.
— Терпение — лишь оправдание бездействия, ты и сам это знаешь. Я ненавижу терпеть. Меня от этого тошнит.
Голос доносился из какой — то точки рядом с лицом Смерти. И тут мой знакомый извлек откуда-то из складок одеяния хрустальный флакон и протянул его в сторону старика. Флакон тут же наполнился синеватым дымом, темневшим прямо на глазах. Потом Смерть заткнул флакон пробкой и сунул в карман. И повернулся ко мне.
— Все, можем идти. Ты хотела что-то спросить?
Я покачала головой. Спросить — что? Когда мы выходили, мой взгляд упал на крюк на стене. На нем висела старая шляпа, а под ней, прислоненная к стене, стояла трость, отделанная серебром. Она была из того же дерева, что и коса Смерти. Наверное, эту шляпу и трость теперь упакуют в коробку и отдадут родственникам Густава. Все, что от него осталось.
Мой знакомый взял меня за руку и повел к выходу. Солнце пробилось сквозь облака, и я обрадовалась этому. По крайней мере, Густав умер, в последний раз увидев солнце. Мы направились в кафе поблизости, где, судя по убогому убранству, вряд ли подавали эспрессо. Видимо, прочитав мои мысли, мой спутник заказал официантке две чашки горячего шоколада. У этой женщины был такой вид, словно она хотела бы оказаться где угодно, только не здесь. В жизни ведь столько возможностей!
— Во флаконе его душа, — ответил Смерть на незаданный мною вопрос. Я промолчала, благодарная за эту чуткость, и он продолжил: — У Густава была необычная душа. Как и у Сисселы. Несмотря на свои страхи, он был сильный человек и не боялся признаться в них. По крайней мере, самому себе. Такими душами не разбрасываются и не засовывают их в дальний ящик. Тем более что Густав хорошо знал, чего именно хочет в следующей жизни.
— Израиль?
— Он всю жизнь защищал евреев. Прочитав «Майн кампф» Гитлера сразу после выхода этой книги, Густав посвятил много сил и времени статьям о фашистской угрозе. В Германии его сразу объявили врагом — их агентура прекрасно работала. В Швеции на эти статьи никто не реагировал. Во время войны Густав и его жена Агнес принимали у себя евреев-беженцев с бритыми головами и обожженными руками, которым удалось сбежать в Швецию от газовых камер. Многие из них потом общались с Густавом, благодарные ему за мужество. Неудивительно, что он всю жизнь был на стороне Израиля. Однако в последние годы перед ним встал вопрос: как можно поддерживать государство, которое, как оказалось, не всегда стоит на стороне добра.
Смерть замолчал и сделал глоток горячего шоколада. Последовав его примеру, я вдруг подумала: а что, если существует особый ген ненависти? Если бы его можно было вовремя обнаружить, мир был бы избавлен от таких монстров, как Гитлер.
— Поэтому Густав хочет оказаться в Израиле. Стать политиком. Помочь этой стране. Бороться там с нетерпимостью. Он мог бы стать политиком и в этой жизни и бороться за мир между арабами и евреями. У него были широкие взгляды, несмотря на скаредность. Но прежде чем начать новую жизнь, он должен еще раз родиться.
— А что же Агнес?
— Агнес — это его жена, как ты уже догадалась. Она не боится меня. И никогда не боялась. Я знаю: она всегда хотела, чтобы Густав ушел первым, потому что не сомневалась: он не перенес бы ее кончины. Агнес тоже лежит в больнице, поэтому не могла навещать его. Но вчера они вместе читали Библию и пели псалмы. Агнес знала, что должно случиться. И когда ей сообщат о смерти Густава, будет к этому готова. Ей тоже предстоит умереть, но у ее постели буду сидеть не я, а ее сын. Об этом меня попросил Густав, и я охотно окажу ему такую услугу. Это помогло Густаву, поможет его сыну и Агнес тоже. Мне незачем там быть.
— А твоим подчиненным?
Смерть посмотрел на меня.
— Я же сказал, что сын будет там. Он и будет моим сотрудником. Хотя и не знает об этом.
Подчиненный. У постели. Не знает об этом. Одни умирают в одиночестве, как Густав. Другие — рядом с близкими, держа их за руку. Тонкая связь между жизнью и смертью. Мне надо обдумать все это, а потом, возможно, задать очередные вопросы.