Итак, обойдясь без секретов фирмы и флирта, мы сразу же рассказали друг другу о себе. Оказалось, что отец Тома — колумбиец, а мать — шведка. Он вырос в Колумбии и провел много лет в Штатах. По образованию экономист и инженер, он отправился в Швецию, чтобы поближе познакомиться с родиной своей матери и выучить язык. И остался там, получив весьма выгодное предложение, связанное с работой. Поработав пару лет в разных фирмах, Том оказался в «Нексиконе», где его устраивали и коллектив, и зарплата.
Он поведал все это без тени хвастовства — которое я терпеть не могу в мужчинах, и активно жестикулируя, как все латиноамериканцы, — что я обожаю.
— А ты? — спросил Том с искренним любопытством.
Я немного рассказала ему о себе, и мы проболтали еще несколько часов с неугасающим интересом друг к другу, но не переходя границ дозволенного. Помнится, в тот вечер мы затронули темы, которые потом никогда больше не обсуждали, например, является ли религия в современном обществе товаром. В баре отеля довольно занятно обсуждать вопросы религии.
Расставаясь, мы обменялись телефонами и обнялись на прощание. Тогда я впервые ощутила особенный аромат Тома, пьянящую смесь кедра и корицы, не имевшую ничего общего с одеколоном, — естественный запах его кожи. Мы решили встретиться еще раз. Это было приятно. По крайней мере, в течение пяти лет.
После того вечера в мюнхенском баре мы виделись регулярно. Казалось, нам суждено быть вместе. В жизни редко выпадает шанс встретить человека, с которым хочется вместе стареть, рассудил Том. Я согласилась, что если такой шанс выпал, грех им не воспользоваться. Кому-то это покажется не слишком романтичным, но мы-то знали, что имеем в виду.
Нельзя сказать, что нашему союзу не хватало страсти. Вначале было все: телефонные звонки, электронные письма, свидания, нарастающее сексуальное напряжение, первые жаркие ночи, которые очень скоро превратились в приятную привычку. Мы много болтали и смеялись и прекрасно подходили друг другу, что было заметно с первого взгляда. Том, умный и наблюдательный человек, с уважением относился к моей работе. Конечно, наши взгляды не всегда совпадали, особенно когда дело касалось политики или фильма, получившего «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах, но эти разногласия никогда не приводили к ссорам. Вскоре мы представили друг друга своим друзьям, и все стали воспринимать нас как сложившуюся пару.
Надо отметить, что мы оба неплохо зарабатывали, а это стимулирует личную жизнь. Зарплата Тома превышала среднюю, к тому же ему давали бонусы летом и под Новый год. Прибавив к этому доходы от моей фирмы, мы могли позволить себе почти все, что хотели.
У Тома был врожденный хороший вкус, и он охотно давал мне советы. Постепенно я обрела собственный стиль, руководствуясь которым, обставила нашу новую квартиру на Седермальм. Представьте: высокие потолки, плитка, необработанное дерево и яркие цветовые пятна для колорита. Я влюбилась в свой дом, и это чувство не покинуло меня до сих пор.
Наша совместная жизнь состояла из работы, походов в ресторан, путешествий и встреч с друзьями. С моими подругами, Кари и Ребеккой, я предпочитала общаться без Тома, так как его не слишком интересовали наши разговоры о нетрадиционной медицине или лесбийской любви у малочисленных народов Африки. Зато в компанию Тома я вписалась легко и охотно обсуждала проблемы Латинской Америки с его школьными друзьями из Колумбии или вопросы генетики с коллегами по работе. Том восхищался моим талантом приспосабливаться к людям, хотя я не видела в этом ничего особенного. Общаться, говоря образно, с крестьянами на их жаргоне и с учеными на латыни я умела, сколько себя помню. Возможно, за это тоже следует поблагодарить свою семью, где всегда всегда выбирали не между высоким и низким, а между веселым и скучным.
Какое-то время я наслаждалась общением с новыми друзьями, потом пустота вновь напомнила о себе. Но теперь у меня был Том. С ним я могла поделиться. Он внимательно выслушивал меня и даже предлагал что-то конкретное: «Может тебе взять новые заказы? Попробовать себя в ином качестве? Ты такая замечательная, Эрика. Ты не должна страдать от депрессии». Я знала, он действительно так думает.
Хуже было на больших сборищах, всегда вызывавших у меня неприятие. Если мы встречали четыре-пять пар на вечеринке или сидели с десятком друзей в ресторане, я чувствовала себя не в своей тарелке. Иногда мне даже казалось, что моя душа, стремясь убежать оттуда, поднимается к потолку и смотрит сверху на происходящее.
Так случилось и в тот вечер, когда мы с Томом сидели в испанском ресторане с его коллегой Катрин и ее мужем Антоном, музыкантом, с которым я охотно обсуждаю джаз. В тот момент, когда нам принесли горячие закуски, я вдруг словно выскользнула из своего тела и, поднявшись к потолку, наблюдала, как внизу накладываю себе в тарелку картофельный омлет и жаркое с помидорами. Том с Антоном что-то обсуждали, а Катрин повернулась ко мне: