Ларри натянул на себя простыню и одеяло, прижался боком к Джине, положил руку на ее мягкий живот. Вдруг его рука почувствовала влагу.
— Ой, — сказал он.
Джина мягко рассмеялась:
— Нечего жаловаться, разбойник. Это подо мной все мокрое.
— Хочешь, поменяемся местами?
— Долг жены — спать на мокром месте. — Ее рука нашла его пальцы и пожала их.
Лежа в тишине, Ларри начал беспокоиться, что Джина может поинтересоваться, что с ним случилось. Хотя это было маловероятно. Они очень редко обсуждали свои интимные проблемы. Кроме того, он весьма успешно исправился.
— Ну, — сказал он, — я бы сейчас немного поспал, а то завтра я буду ни на что не годен.
— Тебе придется писать, как проклятому, чтобы оплатить новый наряд Лейн.
— Она скупила весь магазин, — пробормотал Ларри, откатываясь от Джины и сворачиваясь калачиком.
Джина рассмеялась и, к удивлению Ларри, прижалась к нему. Обычно они спали в разных концах кровати.
Но ему это понравилось. Дыхание Джины приятно грело шею. Она прижалась грудью к его спине, ее согнутые колени касались его ягодиц. Волосы слегка щекотали плечи. Ее бедра были такими гладкими. Рука Джины нежно обняла его, ее пальцы скользнули по его животу.
— Что, дорогая? — спросил он.
Джина поцеловала его в спину.
— Умница мой. Я просто хочу быть поближе к тебе.
— Ну, тогда все в порядке.
— Спасибо.
— Тебе хорошо?
— Не знаю, — прошептала Джина. — Думаю, что да. А тебе?
— Я хотел бы, чтобы мы не ходили туда сегодня днем.
— Я-тоже. Никогда не видела ничего ужаснее. — Она покрепче прижалась к нему. — С другой стороны, тебе же нужен новый материал для книг.
— Я бы обошелся и без такого материала.
— Реальность слишком груба для тебя, так ведь? — поддразнила она его.
— Действительно.
— Твои поклонники были бы разочарованы, если бы узнали когда — нибудь, какой ты неженка. Ужасный Лоуренс Данбер, мастер кровавых сцен — трусишка.
— Трусишка, да? Ты слишком много общаешься с Питом.
Джина снова рассмеялась:
— Давай спать, мой герой.
СТРЕМЛЕНИЕ
Глава 7
— Счастливой поездки, — пожелал папа и шлепнул Лейн по портфелю, когда она выходила из дверей.
Лейн состроила ему рожицу.
— Передай привет Рою и Дейлу, — прибавил он.
— Ты — сама любезность, — сказала Лейн и, отвернувшись, заспешила к машине. Ее красный «мустанг» сиял в утреннем свете. Она обошла машину и остановилась у водительского места, чувствуя себя свеженькой и неотразимой в новой одежде — футболке в розовый и голубой горошек и в голубом хлопчатобумажном костюме, — джемпер с воротником — галстуком, отделанный белой тесьмой, с узором из голубых цветов на груди, по талии и по подолу юбки; и в белых сапожках с бахромой.
Папа всегда подшучивал над ее манерой одеваться. Но она считала, что в этом наряде смахивает на ковбоя.
На горячую, крутую девочку — ковбоя, так она думала о себе, садясь в машину.
По крайней мере, отец не сделал ей замечания по поводу длины ее юбки. Опускаясь на сиденье, она ощутила обивку почти всей длиной ноги. Разогревая мотор, она склонилась к рулю и посмотрела вниз. Юбка была достаточно короткой.
Сексуально, но в пределах.
Особенно ей нравился отделанный тесьмой подол, то, как ее зубчатый край ложился оборками на бедра.
«Джим с ума сойдет, увидев меня в таком наряде».
Как будто в этом ему надо было помогать.
Тихонько посмеиваясь, немножко подрагивая от предчувствия фурора, который произведет ее появление в школе в такой чудесный день в таком потрясном виде, Лейн выехала на дорогу. Она включила радио на волне «86,9, все лучшее по стране 24 часа в сутки». В эфире был Энди Трэвис. Она сделала звук погромче и выставила локоть в окно, на теплый ветерок.
Боже, как хорошо.
Даже страшно, до чего хорошо.
Лейн прислонилась к дверце, тряхнула головой и почувствовала, как ветер обдувает ее лицо и треплет волосы.
Подумать только, как она переживала, уезжая из Лос-Анджелеса. Наверное, она рехнулась, не желая покидать ту паршивую квартирку, тот город с душным воздухом и землетрясениями. Правда, она там выросла. Она привыкла к тому городу. Она знала, что будет скучать по друзьям, по пляжу, по Диснейленду. Хотя тут было гораздо лучше. Она завела новые знакомства, полюбила реку, а чистые открытые пространства дарили ей постоянное ощущение свободы, сулили каждый день новые радости.
Но самым лучшим, как ей казалось, было избавление от этого проклятого страха. В Лос-Анджелесе опасаться приходилось всего. Город кишел насильниками и убийцами. Ни дня не проходило, чтобы в теленовостях не передавали эти ужасные, кровожадные истории, так что из дому было страшно выйти. Детей похищали. Их тела находили через несколько дней обнаженными и изувеченными, со следами насилия. И не только дети исчезали. Тоже самое случалось и с подростками, даже со взрослыми людьми. Если вас не похитили и не изувечили, то вас запросто могли подстрелить в ресторане, кино, магазине. Да и стены дома не гарантировали безопасности. Было достаточно подонков, разъезжающих по городу и паливших просто так по окнам домов и коттеджей.
Нигде нельзя было уберечься.
Лейн погрустнела, припомнив резкие щелчки выстрелов той страшной ночью. Они сидели тогда дома, на первом этаже, сидели рядышком на диване и смотрели очередную серию «Далласа». У Лейн в руке был пакетик с воздушной кукурузой. По одну сторону от нее сидела мама, а по другую — папа. От первого же выстрела Лейн подскочила так, что пакетик выпал из ее руки, и кукуруза рассыпалась по всей комнате. Потом в ночи раздался такой грохот, будто строчили из пулемета. Мама завизжала. Папа закричал:
— Ложись! — и, не дав Лейн ни секунды опомниться, тут же схватил ее за шею и согнул почти пополам, валя на пол.
Лейн ударилась при этом головой о край кофейного столика. Она всхлипнула, схватилась руками за голову и сжалась в комок, чтобы не оглохнуть от грохота. Потом у нее долго звенело в ушах. Перестрелка прекратилась. А папа все еще держал ее руками за шею.
— Джина! — позвал он высоким срывающимся голосом. — Джина!
Это была ужасная минута. Наконец-то мама отозвалась.
— Все уже кончено?
Они поднялись.
Потом послышался вой сирены и громкий шум пропеллеров полицейского вертолета над головой. Шторы осветились красно — голубыми всполохами. Папа подкрался к окну и выглянул наружу.
— Боже правый, — удивленно произнес он, — да тут целая дюжина полицейских машин.
Выяснилось, что стреляли в семью негров, живших в двухквартирном доме напротив. Родители и трое из их детей были расстреляны. Уцелел лишь грудной младенец.
Лейн была не знакома с этой семьей. Это тоже было характерно для Лос-Анджелеса, то, что соседи не знали друг друга. Но сам факт, что расстреляли кого-то из соседей, был чудовищным.
Слишком уж это близко.
Папа припомнил, как несколько лет назад одну семью расстреляли по ошибке. Это было ужасно. Убийцы, перепутав двери, ворвались не в ту квартиру.
Не успели разъехаться полицейские, как папа сказал: — Мы уезжаем отсюда.
Через две недели после этого они уже были на пути в Мюлехед-Бенд.
Они отдыхали в этом городке за месяц до кровавых событий. Сутки они прожили в отеле, а потом перебрались в плавучий дом на реке. Место им понравилось, воспоминания об этом еще были свежи, и оно казалось подходящим убежищем от сумасшедшей, переполненной бандитами, жизни в Лос-Анджелесе.
Случалось, правда, что в этих местах с ума сводили ветры и жара. Следовало опасаться скорпионов, ядовитых пауков черная вдова и некоторых змей. Но зато почти не было шансов заполучить пулю в голову или быть похищенной бандитами.
Лос-Анджелес казался Лейн тюрьмой, из которой они благополучно выбрались. Свобода была восхитительна.
Лейн свернула на гравийную стоянку у дома Бетти, посигналила. Бетти жила в передвижном доме, как большинство в Мюлехед-Бенд. Дом был крепко посажен на фундамент. К нему были пристроены веранда и еще одна спальня. Снаружи дом выглядел как обычный дом, хотя внутри был тесноват и узковат.