— Пора вставать, — сказала мама. Утро понедельника. У Лейн заныло под ложечкой.
— Хорошо, — прошептала она. Оставшись одна, она перевернулась на бок, свернулась калачиком, подтянув к животу коленки.
«Я не могу идти в школу, — подумала она. — Просто не могу.
Но я должна».
Вчера она пообещала Райли поговорить с Крамером после уроков и договориться о встрече с ним.
Но это было вчера. Легко составлять смелые планы на завтра, когда ты в безопасности и не одна. А сейчас она была одна, и сегодня должна была выполнить обещанное. А это совсем не одно и то же.
Укутавшись поплотнее в свое одеяло, Лейн представила себе шестой урок. Она сидит за своей партой. Рядом с пустой партой Джессики. Прямо перед столом, куда обычно присаживается Крамер, беседуя с классом. Он будет сидеть там, элегантный и самоуверенный, ведя себя так, словно ничего не случилось. Но украдкой поглядывая на нее. Временами вызывая ее. И весь этот долгий урок он будет вспоминать, как она выглядела обнаженной, что он делал с ней, мечтать, что будет делать в следующий раз, когда останется с ней наедине.
«Не могу я идти, — подумала Лейн. — Не могу я сидеть перед ним. Ни одного часу, ни одной секунды. Я сойду с ума.
Не пойду».
Она почувствовала облегчение.
Развернувшись, она легла вниз лицом. Матрас надавил на синяки на ее теле, но было уже не очень больно.
Боль на груди напомнила Лейн, как она вчера расстегнула блузку для Райли. Ее бросило в жар. Тогда она совершенно не была смущена, а сейчас она едва могла поверить, что демонстрировала себя ему. Прямо на улице, при свете дня. Такое впечатление, будто это сделал кто-то другой. Совсем другая Лейн.
Другая Лейн, которая шла к дому Крамера с револьвером за поясом юбки.
«Должно быть, я сошла с ума.
Что, если бы Крамер оказался дома? Что, если бы мы действительно убили его? Но этого же не случилось», — успокаивала она себя.
Теперь ее груди начали болеть, поэтому она повернулась на бок, отбросила в сторону одеяло и села на край кровати. На ней была теплая трикотажная ночная рубашка вместо ночной тонкой, на тот случай, если мама или папа увидят ее без халата. Тонкие ночные рубашки были либо с большим вырезом, либо прозрачные, либо и то, и другое вместе. Они не могли спрятать ее синяков. Теплая ночная рубашка с закрытой шеей скрывала все. Правда, не в данный момент. За ночь рубашка сбилась и поднялась до самых бедер.
Лейн глянула на закрытую дверь, затем осмотрела себя. Вверху на ногах еще были видны синяки, но некоторые места, которые прежде выглядели, словно растертые докрасна, теперь смотрелись получше. Она подняла ткань, прижав ее рукой к животу и наклонилась вперед. Там, внизу все тоже шло на поправку. Она приподняла рубашку над грудями. Синяки на них уже не были такими темными. Из багровых они стали зеленовато — желтыми.
«Еще несколько дней, — подумала Лейн, — и я стану совсем, как новенькая.
Снаружи.
Может, в следующий раз он не будет меня бить.
Следующего раза не будет!»
Она опустила свою ночную рубашку до пояса, поднялась, чтобы опустить ее вниз, затем села снова и расправила на коленях ткань.
«Должен же быть из этого какой-то выход», — сказала она себе.
Да, убить его.
Вчера она смогла бы сделать это. Или, во всяком случае, содействовала этому.
Но теперь она по — иному относилась к идее убийства Крамера. Она чувствовала, что оно ляжет черным пятном на всю ее жизнь, и ей никогда не смыть его.
«Я не могу убить его. Я не могу донести на него. Я не могу позволить ему пользоваться мною снова.
Я могла бы убить себя».
Эта мысль потрясла Лейн.
«Если я убью себя, то ему незачем будет приходить, чтобы убить маму с папой. Но тогда я погублю им жизнь. А сама наверняка сгорю в адовом огне.
К черту все это».
Она быстро встала, подошла к шкафу и достала свой халат.
«Из этого должен быть выход.
Решено, сегодня останусь дома. Это выход, по крайней мере, на сегодняшний день. А о завтрашнем дне буду беспокоиться завтра.
Может быть, Райли справится с ним без меня. Если только я буду отсутствовать довольно долго. Если только Крамер вскоре не явится за мной».
Лейн сунула ноги в тапочки. Вышла из своей комнаты и, завернув по дороге в туалет, направилась в кухню. Мама, разгружавшая в это время сушилку для посуды, оглянулась на нее.
— Ты еще не одета?
— Я чувствую себя, сегодня просто ужасно, — сказала она, постанывая, будто от боли.
— Что с тобой?
— Не знаю. Колики, голова болит ужасно, озноб. И все это одновременно.
— Мне так жаль тебя, дорогая.
Лейн пожала плечами.
— Ничего, надеюсь, что выживу. Но я думаю, что сегодня не смогу пойти в школу.
— А как же Бетти и Генри?
Лейн поморщилась. Она совсем забыла о них. И о Джордже тоже. Вчера, вернувшись домой, она позвонила Джорджу, и он выразил желание ездить в школу вместе с ними. Может, мне съездить отвезти их, а потом вернуться домой?
— Нет. Если ты не чувствуешь себя достаточно здоровой, чтобы идти в школу… Пожалуй, я сама смогу отвезти их. Но только сегодня, поскольку они ждут тебя.
— Это был бы здорово.
— Домой они как-нибудь смогут добраться, да?
— Да, конечно. Они всегда могут что — нибудь придумать. И надо заехать еще за одним парнем, Джорджем. Мы разговорились с ним на спектакле. И я собиралась подвезти его сегодня.
Мама кивнула головой.
— Дай мне их адреса, и я возьму это на себя.
— Как замечательно. Большое спасибо, мама.
— Может, тебе что — нибудь приготовить, пока я не уехала?
— Я еще не хочу есть. Приду, когда проголодаюсь, хорошо?
— Ладно, приготовишь себе сама. Но мне кажется, что ты бы почувствовала себя лучше, если бы поела.
Лейн налила себе в кружку кофе и вышла в гостиную. Отец сидел в своем любимом кресле в спортивном костюме, который он обычно надевал по утрам, с кружкой в одной руке и с книжкой в дешевой бумажной обложке с другой.
— Доброе утро, сердце мое, — сказал он. — Как дела?
— Не очень. Я остаюсь дома из — за болезни. Мама не возражает.
— Простыла?
— Наверно, что-то вроде этого. Во всяком случае, я себя чувствую совершенно разбитой. Я сейчас опять пойду лягу. — Она отпила немного кофе. — А ты, наверное, переживаешь из — за сегодняшнего вечера?
Он сморщил нос.
— Даже не знаю, переживаю или просто боюсь.
— Если это так тебя волнует, то почему бы от этого совсем не отказаться?
— Это не так-то просто, — сказал он, — Что я буду делать с концовкой своей книги?
— Это и может быть концом. Ты делаешь этический выбор, или как там это называется, решив не вмешиваться в это дело. Не буди спящего льва. Это могло бы быть основной темой книги.
Он тихонько рассмеялся.
— Неплохая идея. Так ты считаешь, что не следует вытаскивать кол?
— Для начала, я не стала бы притаскивать домой трупы.
— Я сожалею, что мы это сделали. Бог знает зачем. — Он пожал плечами. — Но раз уж она здесь…
— Не знаю, папа. Ты всегда учил меня не связываться со сверхъестественными вещами типа спиритических сеансов и предсказаний судьбы…
— Да.
— Помнишь, как я купила себе ту куклу — амулет в Нью-Орлеане?
— Она до сих пор еще где-то лежит.
«Ни к чему тебе иметь дело со сверхъестественными явлениями». Это твои собственные слова. А теперь ты собираешься вытащить кол из мертвого человека, чтобы проверить, вампир она или нет.
— Ничего хорошего из этого выйти не может, — назидательным, предостерегающим тоном, подражая голосу старого ученого — чудака из какого-то фильма, проговорил Ларри.
— Так зачем же делать это? — спросила Лейн.
Улыбка сползла с его лица.
— Потому что она здесь? Может, тебе следует просто забыть об этом. Я серьезно. Твердо реши не вытаскивать кола, и ты сам удивишься, насколько лучше ты вдруг себя почувствуешь.
— А ты от этого почувствуешь себя лучше?
— Может быть. Но меня это особенно не касается. Я ведь могу остаться в своей комнате, когда вы будете это делать, а тебе придется находиться там. Это не мой труп, а твой. Мне достаточно своих проблем.