Клык скалит острые зубки, похлопывает по колену ободряюще, щебечет:
— Сами съедим! Никому не дадим!
И заливается дробным смехом, довольный.
Поэт.
Это он шутит так.
И уже убил двоих, которые не поняли юмора. Ну, или подумали, что в каждой шутке есть доля чего-то другого, кроме. Зря они так подумали. Думать вообще вредно. И я, наверное, зря привередничал — последний был вполне себе ничего, здоровый такой, и прожарен в меру… а консервов всё равно надолго не хватит…
Так и не удалось узнать более точной даты. Впрочем, это не та проблема, на которую стоит тратить время и силы. Главное сейчас — продержаться.
Я всё-таки добился! Я был прав!
Боже, какое же это счастье — знать, что ты был прав, что ты нужен, что тебя ценят и уважают, и готовы порвать пасть любому, кто покусится…
Слава Создателю всего сущего, что позволил мне дожить и воочию увидеть торжество справедливости и триумф толерантности. Быдлоюзеры — такие же, как и мы! Они тоже способны на большие чувства, надо им только помочь — и они раскроются во всей своей первозданной красе и величие. Чему я и явился свидетелем шесть дней назад, и что — льщу себя надеждой! — произошло не без моей скромной помощи.
Сегодня — шестой день после того, как появилась надежда. Схватка с зарвавшимися дикими была около двух недель назад, переломный момент, надо обязательно записать! Вдруг повезёт, и кто-нибудь всё-таки… или даже я сам — когда-нибудь, потом, тихо и спокойно состарившись, буду зачитывать внукам…
Но — по порядку.
В тот день, когда я пришёл в себя, меня не просто пригласили показать очередное представление на потеху Клыку со товарищи — меня приняли в свои. По высшему разряду.
И Клык сказал речь. Прочувствованно так. Какое бешенство и какую горечь утраты они ощутили, когда увидели надо мной того дикого с окровавленным ножом. Раньше они не понимали, насколько я им дорог и как без меня будет плохо, а тогда сразу всё поняли. И решили торжественно принять в почётные братья, и даже жён мне предложили — любых, на выбор…
Как я мог отказаться от столь щедрого и по-детски наивного дара? Конечно же, никак не мог. Их было пятеро, и недостаток мастерства они с лихвой искупали избытком энтузиазма. Сказали, что я могу прогнать любую, если не понравится, или же оставить всех. Пожалуй, склоняюсь к последнему, девочки так старались.
А потом меня торжественно проводили до каюты, и Дохляк опять вертел своей колбасой чуть ли не перед носом, но мне было плевать, пусть сам ею давится. Я был доволен и сыт — перед тем, как предложить мне жен, Клык разделил со мною копченый окорок того дикого, что так резко изменил мою жизнь, попытавшись её забрать. Я аж прослезился от умиления — они же специально не стали просто жарить, а закоптили, чтобы и я мог причаститься, когда оклемаюсь.
А кто-то ещё смел утверждать, что им чужды благодарность и благородство?!
Пусть теперь подавятся этими утверждениями, как Дохляк своей колбасой!
Колбаса оказалась тухлой…