Я сохранял спокойствие, в силу профессиональной специфики, и лишь в лёгком оцепенении думал — хорошо, что нет прямой трансляции и всё это безобразие не видит Люсиль. Она ведь со многими из моих коллег знакома и даже дружит, вот с этим, например, русским со странным именем Саныч. Как она сможет его уважать, если увидит вот таким — стучащим по кафедре огромными кулаками, с налившимся дурной кровью лицом, выпученными глазами и растопыренным ртом? Я так и не понял, чего он хотел от меня, почему повысил голос? Почему вдруг убежал, махнув лопатообразной рукой, и начал кричать уже на кого-то другого.
Конечно, меня мучила совесть — надо было бы попытаться его успокоить, хотя бы поговорить, чисто по-человечески… Но я как никто в этом зале понимал всю безнадежность подобных действий сейчас — любой из моих слишком возбудившихся коллег воспримет меня сейчас исключительно негативно, и слушать не станет. Слова забудутся, негативное отношение останется навсегда. И пусть даже это «навсегда» сейчас выглядит довольно жалко, на наш век его хватит. И потому я просто сидел, наблюдая и радуясь отсутствию прямой трансляции.
Ко мне подошли уже после заседания, когда большинство разбежалось паковать чемоданы — с сегодняшнего вечера городок переходил на военное положение, избранным предлагалось переселиться в гостиницу рядом с доками и принести посильную помощь во внутреннем благоустройстве того из «ковчегов», что был уже завершён. До чего-то важного всю эту братию, конечно же, не допустили бы, но отделка жилых помещений вполне им по силам, и на истерики меньше времени будет. Правильный подход. Да и оборонять гостиницу в случае чего гораздо удобнее, чем весь городок.
Оборонять.
Какое мерзкое слово…
Подошёл тип в штатском, я его и раньше видел иногда на заседаниях, всё гадал, что за ведомство он представляет, слишком уж мундирно выглядел на нём даже самый цивильный пиджак. Он представился, я сказал, что очень приятно, и сразу же забыл его фамилию — беда у меня с именами. Так и буду теперь его называть — просто тип в штатском.
Он сказал, что мне присвоено звание старшего лейтенанта, и что в состав экипажа я включён на правах полноценного офицера, а не как остальные учёные. Потому что я лучший в своей области, и штатский мне доверяет. Я молчал, и тип добавил, что пассажирский талон распространяется на всю семью офицера. Хорошо быть лучшим в своей области — по основной профессии я ведь адаптационный психотренер, специализирующийся на катастрофах, развивающие игры с мелкими — это так, хобби.
— Можно глянуть весь список?
Штатский поморщился, но список достал — оговорившись, что это пока очень приблизительный и неточный вариант. Я просмотрел его мельком, чтобы лишний раз убедиться в том, о чём и без того уже догадался. Меня интересовала лишь одна графа, практически одинаковая у всех. И теперь настала моя очередь морщиться.
В списке были одни лишь представители генетической элиты. Сплошные синие карты. Ладно бы не было красных или чёрных — таких я бы и сам забраковал, но ни одной желтой или белой, даже зелёной! Виват, евгеника…
Я отложил список и поднял на штатского взгляд — очень надеюсь, что взгляд этот был достаточно тяжёл.
— У меня есть одно условие. И оно не обсуждается…
Моим обязательным условием было присутствие на ковчеге быдла — причём в количестве, достаточном для создания полноценного социума.
Конечно же, обсуждать пришлось, и ещё как!
Даже голос сорвал.
С десятого числа впервые выдались свободные полчаса — меня выставили из зала на том основании, что даже своим молчанием я влияю на коллег и не даю им высказываться откровенно. Спешу записать хоть что-то, пока в зале решается моя судьба.
Официальные СМИ пока еще молчат — прослушиваю краем уха новостную выжимку ежедневно, чтобы быть в курсе. Но какие-то слухи уже просочились, Саныч ходил в город и говорит, что в продуктовых магазинах не протолкнуться, метут всё подряд — верная примета наступления скверных времён. Какой-то чрезмерно активный, но не слишком умный энтузиаст пригнал экскаваторы и затеял рядом с кампусом рыть убежище. Смешно. Нынче не та катастрофа, которую можно пересидеть под землёй, и тот, кто зароется глубже прочих, просто умрёт немножечко раньше.