«Ковчеги» — единственный шанс.
Говорят, заложили ещё пару десятков где-то на других доках — плюс те три, что в спешном порядке достраиваются у нас. Я не очень верю таким разговорам — не та техника, чтобы счёт шел на десятки. Если ошибусь — буду только рад.
Очень много нерешённых дел, а времени нет, совсем нет времени… что же они там так долго возятся, зря я, что ли, почти две недели не затыкался, даже голос сорвал, то с одним, то с другим, но, кажется, сумел убедить достаточное количество, мне не надо единогласного, мне чуть более половины вполне достаточно… Они же умные люди, должны понимать, в разнообразии наш единственный шанс на выживание, евгенисты были неправы в самой сути, деление на касты — тупиковая ветвь развития, ведущая к вырождению…
Времени не хватает катастрофически, за эти две недели ни разу не был дома, некогда, спал урывками прямо тут, на диванчике. Люсиль видел пару раз на планёрках — она в каком-то комитете и тоже должна присутствовать. Но подойти не удавалось, только обменяться улыбками издалека.
Земля горит под ногами…
Очень верное выражение, очень ёмкое. Понимаю, что физически жара ощущаться ещё не должно, земля ничуть не горячее, чем обычно, ну, может быть, на пару градусов, не более — но буквально ощущаю, как она прижигает пятки сквозь тонкие подошвы ботинок. Даже здесь, в прохладном коридоре у зала заседаний, где до неё шесть этажей и толстый слой асфальта…
Кажется, выходят.
Сворачиваюсь.
Надеюсь, вечером допишу поподробнее…
Вообще-то, уже три минуты назад сентябрь кончился, но я достал ежедневник и развернул клавиатуру более получаса назад, так что пусть будет всё-таки сентябрь, только тридцать первое, а не тридцатое.
Хороший день для подведения итогов.
Тем более, что есть чем похвастаться.
Я таки добился достаточного генетического разноцветия на борту нашего «ковчега». Четыре десятка зелёных и двадцать восемь жёлтых, пришлось остальным потесниться, а некоторым так и вообще сдать билет и дожидаться следующего рейса. Никогда не забуду их лиц…
Нет, они вели себя в высшей степени достойно — никто не унизился до личностных просьб или выражения персонализированного негатива в мой адрес или адрес кого-либо из Совета. Большая часть их вообще вызвалась добровольцами — сразу, как только Совет согласился с моими условиями и стало ясно, что планы придётся пересмотреть. Но всё равно — ужасно неприятно было видеть их улыбки и прощальные кивки, и даже осознание собственной правоты не спасало. Это так отвратительно — портить кому-то жизнь и доставлять лишние хлопоты, пусть даже и во имя великой цели…
Зато теперь с нами будет Саныч, а он не только вполне приятный сосед, но ещё и руки имеет золотые, вечно если какая поломка в лаборатории — прямым ходом к нему бегут. Никогда бы не подумал, что у него жёлтая карта, такой здоровяк, а вот поди ж ты… Понятно, чего он тогда так разволновался.
И, конечно, быдло.
Правда, исключительно белокарточные, но тут я и сам не возражал — равноправие равноправием, но у нас просто физически не будет возможности развернуть на борту полноценный стационар по поддержанию жизни в хрониках. Тяжёлые случаи наверняка появятся и в процессе полёта, но я осмотрел наш медблок и понял, для чего часть криокамер оставлена пустыми. Самые тяжёлые случае куда проще будет заморозить и долечивать уже после того, как сумеем развернуть полноценный госпиталь.
Я говорю «наше», «наш»… привык за неделю. Восьмой день ночую в своей будущей каюте. Вдали от Люсиль и детей. Так лучше. Завтра (вернее, уже сегодня) вряд ли будет время что-либо записать, послезавтра намечен старт, потому постараюсь коротко.
Стыдно признаться, но кое-кто из моих коллег повел себя не слишком достойно. Подозреваю, что они сами не очень-то понимали, что делают и каким низменным инстинктам дают волю, когда поддались на провокацию типа в штатском — а в том, что это была именно его провокация, я не сомневаюсь, слишком топорно сработано. Как раз в духе.
Меня пытались поймать на слабо, так это, кажется, называлось у примитивных народов. Провели грязный приём. Не подозревая, что грязь не липнет к таким чистым душам, как Люсиль, и, смею надеяться, я сам.