Прецедент не заставил себя ждать. Уже на следующее утро все пришло в движение.
Оба старожила лекарни засуетились, как только в дверь сунулась чья-то патлатая голова и проорала: "Очистка". Гаврила начал спешно отдавать приказания. Егорка мел, таскал, стелил, вытряхивал, двигал топчаны. Немногих обитателей лекарни: кого отнесли в дальний угол, кого разогнали по домам. Помещение опустело.
Илья собрался выйти, поглядеть. Его остановили: неча, мол, шататься, скоро сюда болящие нагрянут - насмотрисси.
Их вносили по одному по двое. На носилках, на плечах, волоком под руки. Темный вестибюль вмиг переполнился. Забубнили голоса. Илья разобрал: только начало, а тварюга вон уже скольких перекалечила. Потом в разговорах наступил краткий разрыв-ожидание. "Щас вдарит", - прокомментировал чей-то голос. Опять загомонили.
Общее возбуждение передалось Илье. Почти у всех пострадавших кровили жуткие раны.
Гаврила прижигал их раскаленным железным прутом. Кровотечение почти всегда прекращалось, но пациенты как один впадали в беспамятство.
- Им бы отвара сначала дать. Половина от болевого шока умрет, - предложил Донкович.
- Декох дается один раз, на ночь, - не оборачиваясь, отозвался Гаврила Петрович,
- Щас - белый день. Уф! умаялся. Не положено.
- Но им же больно!
- А потом ночью, когда проснутся да заголосят, ты их обносить будешь?
Показания к анестезии тут определялись соображениями ночного покоя Гаврилы и Егорушки.
- Я все сделаю сам. Вас беспокоить не буду.
- А расход?
Илья уже набрал в легкие воздуха, чтобы в очередной раз выдать залп словесной картечи, когда вестибюль взвыл:
- Вдарили, врубили… разряд…
Пол качнулся. Со стороны реки пришла волна глухого мощного звука. У Ильи на секунду заложило уши.
- Что это было, - спросил он, потрясенно.
- Небесное лектричество, - важно отозвался Гаврила Петрович. - По большой решетке ударяет. И тварям умерщвление причиняет.
Направленный электрический разряд в городе Дите?! Где средневековые нравы чуть разбавлены глухой древностью и помножены на примитивную, усредненную современную мораль. Ему, Илье, современную? Его веку? Эпохе? Цивилизации?
Вестибюль опустел. Людей вымело на улицу. В лекарне коновал Гаврила нещадно гонял Егорку, и на Илью напустился:
- Чего топчешься. Таскай, давай.
Настороженного подобострастия в поведении Гаврилы Петровича в последнее время изрядно поубавилось. За плачевное состояние лекарни с места не погнали. Ни одной даже массовой проверки за то время, пока тут обретался тихий, но настырный, длинный как жердь, чернявый проявленец не случилось. У, хитрован! Молчит, да по углам зыркает. Злоумышляет. Надо бы упредить. Вот ведь господин Хвостов, например, до чего въедлив. И понятливый - страсть. Ему только намекни на неблагонадежного проявленца… а может, и печать ту он украл? Эта и подобные ей мысли закрадывались в голову Гаврилы Петровича и вили там гнездо.
После устройства больных, - кто так и валялся в беспамятстве, кто уже начал стонать, - лейб-медик подозвал Илью:
- Слышь? Громко стенают…
- Дайте им отвар.
- И другие средства есть. Егорка! - Сутулая фигура выскользнула из-за рогожи. - Пошарь под моим топчаном. Там горшочек широконький стоит. Принеси.
"Отрок" скоро вернулся с вместительной кривобокой посудиной, поставил ее у ног Ильи и, глядя в сторону, ушаркал.
- Желаешь, значит-ца, помочь? - раздумчиво пропел Гаврила Петрович.
- Это мазь?
- Мазь. А из чего, говорить не велено. Государственная тайна, - толстый палец лейб-коновала указал в потолок. - Иди, мажь.
- Раны, или вокруг?
- А? Чего? - понизил голос Гаврила Петрович. - Раны, раны.
Состав больше походил на студень, но, впрочем, под теплыми пальцами расползался, плавился. Илья на всякий случай тихонько мазнул себе тыл кисти - ничего. На язык пробовать по понятным причинам не стал.
Едва касаясь кончиками пальцев, он стал наносить мазь на поверхность ран, выбрав для начала самых тяжелых больных. Один, второй… Он уже пошел к третьему, когда первый пострадавший вдруг подскочил на своем топчане, выгнувшись дугой. Затылок и пятки деревянно застучали о топчан, тело свело до позвоночного хруста.
Отставив горшок, Илья бросился к больному. Но когда подбежал, тот уже обмяк.
Пульс? Нет! Дыхание? Нет! Сорвав со стены факел, Илья посветил. Зрачок пациента мертво расползался, лишая всякой надежды.
Второго подкинуло и согнуло под истошный визг Егорки.
Две смерти! Илья остолбенел, придавленный чудовищностью происшедшего. Сразу замутило, поплыло перед глазами. Что там дают за убийство? Отряды? Илья туда пойдет, вот только собственными руками удавит "коллегу".
Он уже пошел на Гаврилу, но широко распахнулась дверь, и в помещение властно, без спроса вошли люди. Впереди шагал Горимысл. Бас загрохотал под сводами палаты:
- Доложи, лекарь, скольких и с какой хворью держишь у себя под рукой?
- Дюжину принесли. Да двое сами доковыляли. Как видите, у всех обычные раны от присосок. Одного змееголов кусил несильно. А вот этих двоих, - Гаврила Петрович указал на трупы, - никто уже не спасет. Нерадивый помощник мне достался! Ох, нерадивый! Не слушая моих указаний, смазал их раны жиром капоглава.
- Как!? - охнул бас.
- Говорил я ему, - напевно, продолжал лейб-медик, - мажь вокруг. Но зело упрям.
Всяко норовит, сделать по-своему. Теперь мертвы други наши, исправлявшие вину на очистных работах.
Горимысл, кликнув факельщика, пошел смотреть.
- Да, дела! А ты чего скажешь, Илюшка?
- Так велел старший лекарь, - коротко и зло отозвался Донкович.
- Я говорил, вокруг мазать! Вокруг! - опечалился Гаврила Петрович.
- Врет, - рявкнул Илья.
Горимысл осматривал пострадавших. Гавриил Петрович скорбно стоял рядом, сложив руки на животе. Илье светило, в следующую очистку идти на свидание к монстрице.
- Ну, эти двое и так бы преставились, - заключил Горимысл свой осмотр.
Окружающие не спорили. На лице Гаврилы Петровича отразилось глубокое сожаление.
Сегодня комиссия обошлась без Хвостова. Тот бы…
- Как же, как же. А может, Бог дал, и выжили бы, - зачастил лекарь скороговоркой, спасая интригу от развала.
- Что!!! - взревел бас.
- Ой! - медикус прикрыл рот ладошкой и присел даже. - Не подумал. По привычке вырвалось! Больше не п-п-овторится.
- Смотри, еще раз услышу, под трибунал пойдешь! - от басовитого напора дрожали стены.
Похоже, упоминание Высших Сил и спасло Илью от скорого наказания.
На спрос позвали Егорку. Тот, разумеется, подтвердил, что новый медикус по самодурству людей извел. Другого и не ждали.
- Сколько ден ты тут? - спросил Горимысл Илью.
- Три недели.
- Седьмицы?
- Да.
- Твое везение! - И, к лейб-коновалу: - Что же ты, учитель нерадивый, не обсказал за те дни ученику про лекарства твои да про яды?
- Говорил, Горимысл Васильевич, говорил. Каженный день твердил. И про травы и про декохты, и про мази. Про ту, что в корчаге, особо пояснял. Не слушает. Все норовит по-своему сладить. Взялся без дозволения увечья лечить. Едва потом человека отходили.
- Кого? Обзови.
- Запамятовал. Егорка, не помнишь?
- Неа. Ушел тот парень и сгинул. Убег, от нового медикуса спасаясь.
- Правду речет сирота, - опять сбился на блеяние Гаврила.
- А ты что скажешь в свое очищение, Илюшка Николаев сын Донков?
Мураш не ошибся: Горимысл был памятлив, умен и не склонен к поспешным решениям.
- Коллега, вероятно, вспомнил больного по имени Руслан. - Илья успел несколько успокоиться. Руки уже не так чесались, свернуть лейб-душегубу шею.
- Из татаровей? - мимоходом спросил Горимысл.
- Не знаю. Не спрашивал.
- Много иноплеменных прозвищ у нас в слободе. Ладно. Говори дальше.
- Так складывать кости, как делает ваш медикус нельзя, - Илья начал с самого на его взгляд важного. - Кости сначала надо вправлять, только потом одевать лубки.