Вера Огнева
Кольца Джудекки
Пролог
На мосту Илья всегда прибавлял шагу, стараясь быстрее проскочить неприятный участок. Люди шли себе спокойно и внимания не обращали на низенькое ограждение — как раз перевернуться на ту сторону и уйти головой в мутную, вспучивающуюся холодными пузыря бездну. А он торопился. Мелькали тускло-голубые пыльные столбики перил. Какой-нибудь праздный созерцатель, непременно вызывал суицидальные ассоциации. Раз или два в год сюда забредали настоящие самоубийцы. Все остальные мосты в черте города имели высокие перила. Намучаешься, пока перелезешь, а там глядь, порыв прошел, корячься назад, аккурат в руки набежавшей полиции. Этот же мост проектировал либо полный дурак, либо провокатор.
Сегодня Илья шел медленно. Под ногами хороводились фантики и обертки всех пород, резинки жевательной и резинки иного назначения. Тарахтели под порывами ветра коробки и сплющенные банки из-под пива. К обочине под тротуар набило уже целый слой. Если он под напором времени сложится в археологическую страту, в будущем по нему легко угадают, как тут жили-поживали, пили, ели, любили.
Нет, пожалуй, «любить» — термин из прошлого или даже позапрошлого века. Сейчас говорят: «заниматься любовью». Очень правильно говорят. Любовь — это когда ожидание, постижение, сопротивление… потом бы радость еще пережить или разочарование. А заниматься любовью — это как урок: отзанимался и забыл. А если не очень тянет, можно и прогулять.
Возраст, наверное. Вон же стоят, целуются, расцепиться не могут. А когда ты в последний раз целовал женщину на мосту, да еще на закате? Прыщавый влюбленный девушку, между прочим, уже так перегнул, не опрокинулись бы.
Все же оно — великая сила, даже если ты случайный наблюдатель. Немного отпустило. Скопившаяся в душе мусорная куча, стала меньше, подравнялась, пышности в ней поубавилось. Так глядишь, утрясется, осядет и тоже превратится в культурный слой.
Илья огляделся. Просто так, от слабо проклюнувшегося любопытства. Лучше бы не смотрел. Лица с одним на всех выражением усталой настороженности — что у алкаша, что у подростка. Женщина мазнула перламутровым взглядом. Нехороший взгляд. Только зазевайся, и на тебя уже идет охота — ноги бы унесть.
Что потянуло на женские взгляды — хорошо — верный признак выхода из стресса /тупика, пике, кризиса/. Собственно, какой там кризис? Разве — среднего возраста. Это, когда очередной развод прошел как бы мимо, почти не зацепил, а рядовой скандал с молодым главным, начавшийся со снисходительной лести, а завершившийся скрытой угрозой, выбил из колеи на полдня.
Еще Пронкин умер. Должен был умереть. Там нечем было жить. Умирал долго, по частям, пока не замерло, остановилось, остыло, перестало дышать и двигаться. Пока не оборвалась тонюсенькая, связующая с бытием ниточка, за которую тащил его ОТТУДА Илья. Родственники, разумеется, в ярости. Как же так! Полгода ухаживали. Врачи — вредители… Теперь жди жалобы. Ну, да не в первой. Но все равно — скверно. От того, что умер, хоть и жить было нечем.
Перила кончились. Щербатый тротуар сбежал с моста, оборвался перед «зеброй», а за переходом свернул в узкий каменный переулок. Еще чуть-чуть и — дома. Пусто, тихо. Холодный уют, покинутого ненужной женщиной очага. И ладно. Перемелется. Переживания на данный момент связаны не с фактом распада семьи, а с тем, что надежда на счастливый союз, тает. Почти растаяла. Возраст, а что еще? И пришедшая с ним, пустая житейская мудрость.
Илья свернул в узкий проезд-коридор, щелившийся между домами — двум машинам не разъехаться. Тут недавно меняли покрытие. Под ногами тянулась серая, проложенная вплотную к стенам, полоса асфальта, по сторонам — глухие без окон стены, а на высоте шести этажей — еще одна серая полоса — небо.
Сзади загрохотало, забилось многократно отраженное от стен эхо зиловского движка. Илья вжался в стену. Так не зацепит. А если зацепит? По позвоночнику продрало холодом. Приходилось, знаете ли, видеть…
Впереди мелькнуло и закрыло свет. Илья распластался по стене, беспомощно наблюдая, как к нему с обеих сторон приближаются, не сбавляя скорости две машины.
Его накрыли грохот и волна жара. Как в замедленной съемке надвинулся борт ЗИЛа. У самых ног, проворачиваясь, визжало колесо. Подножка метила, расплющить колени.
Страха не случилось. Не успелось…
Все?
Все!!!
Сейчас!
…
Но шероховатая стена, в которую вжимался Илья, вдруг потеряла неумолимую, смертельную плотность. Она уже не выталкивала под визжащее колесо, под удар стальной подножки. Стена его втягивала.