Трибунал расселся за столом. Далеко друг от друга, однако, устроились господа заседатели. Илья, наконец, рассмотрел их в подробностях, благо натащили факелов. Бас — он и есть бас — саженный мужик в годах. Из-под чего-то такого, — пиджак-полупальто-зипун-армяк? — свешивалась до колен серая рубаха. Непролазная светлая борода напополам закурчавила лицо. Поблескивали, занавешенные бровями, глаза. Что в них, не разглядеть, а и рассмотришь, на фига тебе это, Илья Николаевич? Потому как ни местных нравов, ни обычаев ты не знаешь. А с другой стороны: человек — везде человек, со всеми своими радостями и горестями, с дерьмом и соплями.
В середке вольготно расположился невысокий плотный мужчинка, — рубаха с запояской, картуз не снял даже когда сел за стол, лысина у него, что ли? — макнул в чернильницу ручку и навис над белым плотным листом. Как есть — купчина собрался сальдо с бульдой скрестить.
Слева пристроился тощий человечишка в куцем пиджачке и круглых проволочных очках. Колхозный счетовод с маузером на боку и мандатом за пазухой? Следователь НКВД районного масштаба?
— Вста-а-ть! — тут как тут выскочил урковатый парень, который третьего дни вел Илью по лестнице. Донкович, привычно, прошкрябал курткой о стену. В левом углу суетливо вскочил харьковчанин. В правом молчали.
— Помогите встать своему товарищу! — уставил на Илью кривоватый палец чекист.
— Его теперь только трубы Страшного Суда поднимут, — хрипло, как со сна отозвался Донкович.
— Помре сам или помогли? — пророкотал буслаевидный детина.
— Сам.
— Это — он! Он! — тыча в Илью, кинулся к решетке сосед. — Я видел. Я сообщил!
— Ваш сигнал принят, — заверил его чекист.
О как быстро договорились!
— Требую внести в протокол, — зашелся тем временем чекист. — Совершено убийство заключенным своего товарища.
— Карается отправкой в отряды, — меланхолично заметил бас. — Но сначала тело осмотрим.
— Мне и так все ясно, — уперся очкастый. — Убил из корыстных побуждений, дабы завладеть имуществом. Записали?
— Ниче я не писал, — отозвался картуз. — Папир кончился. Надо к господину Алмазову за чистым листом посылать. А пока Ивашка бегает, тело осмотрим.
— Нет, это возмутительно…
— Ну-ка, ну-ка? — ехидно переспросил «картуз». — Чем ты недоволен?! Тем, что чистый государственный папир господин Алмазов по счету выдает?
— Не это. .
— Это, это! Так и запишем. У меня для твоих возмущений отдельный листок припасен. При свидетелях сказано.
— Не было этого!
— Было. Было!
— Кончай базар, — конструктивно грянул бас. — Пока Ивашка за гумагой бегает, дело надо править. Вы, двое, покойного разденьте и положите у решетки, сначала кверху пузом, потом кверху гузном.
Стараясь не испачкаться, Илья начал раздевать, закоченевшее тело. Всей одежды, оказалось, квадратная тряпка с дырой для головы и поясок. На веревочке болтался тощий кошель.
— Из каких такой будет? — задумчиво прогудел «Буслай», разглядывая, не до конца разогнутый, труп. — Слышь, лекарь, говоришь, сам преставился? От заразы, или как?
— От болезни, — осторожно пояснил Илья.
— Зараза у него переходчивая?
Отвечай тут! Совратъ? А вдруг придет штатный судмедэксперт и примитивно объяснит трибуналу, что за болезнь у почившего. Тут ведь и так и эдак можно повернуть. Тогда — сидеть не пересидеть. Да еще лжецом ославят. В компании чокнутого хохла оставаться не хотелось. А следователь-то как обрадуется. Не иначе, Илье государственную измену припаяет: от усекновения головы, до отправки в горячий цех — уголь под котлы таскать.
— Если долго рядом с ним жить, есть из одной посуды, спать в одной постели, — начал изворачиваться Донкович, — можно заболеть. Но это совсем не значит, что сразу наступит смерть. Сия хворь излечима.
— Не запутывайте следствие, проявленец, отвечайте на поставленный вопрос! — влез трибуналыцик в куцем пиджачке. — Назовите болезнь.
— Казеозная пневмония, — осторожно выговорил Илья и весь подобрался. Сейчас его могли приговорить к пожизненному заключению в карантине.
Но, обдуманное и взвешенное признание, повлекло за собой совершенно парадоксальные выводы судей:
— Болезнь пневмония общеизвестна, — категорично заявил «пенсне». — Для окружающих она не опасна. — А далее шёл головоломный выверт. — Проявленец объявивший себя врачем, считаю, нарочно запутывает следствие, то бы и далее жить в условиях изолятора на полном государственном обеспечении.