— Ну, что пишем? Не переходчивая? — потребовал купчик.
— Нет! — категорично рубанул ладонью воздух левый заседатель. — Мы тут столкнулись с актом прямого саботажа…
— Пошел чесать, — прогудел «Буслай». И — Илье: — Ты вижу, человек неглупый, понимающий, может, даже. Скажи, если мы вас отпустим, заразу по слободе не понесете?
— Нет, — с облегчением заверил его Илья.
— На лицо также, — не унимался «чекист», — имеет место сговор одного из членов трибунала с подследственным.
— Этого писать не буду.
— Тогда считаю своим долгом донести о коллективном заговоре, имеющем своей целью…
Событие, оборвавшее речь чекиста не столько позабавило, сколько озадачило. Хотя, что такое скандал во властных структурах? Мог бы уже и притерпеться. В родном парламенте, да и в неродных тоже случались выяснения при помощи мордобоя. Что уж про Ад толковать!
Буслаевидный мужик с неожиданным проворством перепрыгнул низкий стол, крутнулся на каблуках и на краткое как дуновение смерти мгновение навис над чекистом, а далее, не размениваясь на политесы, со всей силушки влепил, означенному члену трибунала, солидного леща. Не рассчитанная на такие нагрузки комплекция легко порхнула над дальним концом стола и приземлилась у стены.
— Требую, записать…
— Щас я те пропишу. Только подойди поближе, — плотоядно улыбнулся купчик.
Ко всеобщему разочарованию продолжения полемики не последовало. Чекист нарочито долго со стонами поднимался, отряхивал одежду, охал и наконец с видом оскорбленного достоинства занял свое место.
— Записал, — между тем, констатировал председатель. — «Проявленца неизвестной нации, незнамо как зовут, проявившегося девять дней назад, считать умершим своей смертью от непереходчивой болезни. Проявленцев: Илюшку Донкова и Харитошку Онипченка, явившихся в городе Дите, Алмазной слободе три и шесть дней назад, из карантину выпустить. Ренкамандация… тьфу! Штафирка, как написать-то?
Но «чекист», состроив брезгливую мину, отвернулся.
— Запишем: один идет младшим помощником в лекарню. Другой… куда другого? Эй, Харитошка, какое дело дома справлял?
— Надзор за общественным порядком. Старостой был, — елейно пропел харьковчанин.
— Эк куда хватил! До такой должности у нас трубить и трубить, — прогудел бас. — На общественные работы пойдешь.
— Протестую, — нарушил собственный бойкот чекист. — В лице товарища Онипченка мы имеем готового спеца по надзору за контингентом.
— Записал: направлен на общие работы. Будешь свою закорючку ставить? — обернулся председательствующий к вредному заседателю.
— Нет!
— И не надо. Пойдет при одном воздержавшемся — большинством голосов.
— Вы не имеете права!
— Имеем.
Были сборы недолги… тряпочный кошелек, что совсем недавно болтался на запояске покойника, мелькнул в руках харьковчанина. Илья машинально охлопал свои карманы. Нож, зажигалка «Зиппо», — чем он интересно будет ее заправлять? — документы были на месте.
Процедура выпущения прошла в торжественном молчании. Каждому сунули квадратный талон /квиток, паспорт, папир/ с именем и печатью. В центре круга шла кривоватая надпись: «Слобода Алмазная». Удостоверение, значит, местной личности. Просто, как мычание.
На законный вопрос Ильи, где находится больница, ответствовал бас:
— Дойдешь до реки. Там — рядом.
Харьковчанин спрашивать не стал, как только приоткрылась дверь, юркнул и был таков. Понятно — девять суток в каменном мешке, да еще в компании с сомнительными личностями. После демарша с ножом Илья и себя к таковым причислил.
Свобода встретила тусклым светом, пылью, лохмато припорошившей стены домов, да серой вереницей прохожих. Голодом, между прочим — тоже. С утра карантинников не кормили и, как найти пропитание, не сказали. Вообще никто ничего не разъяснил. Возмутительно! Бардак в Аду! Однако для вас, г-н Донкович, проявление — факт из ряда вон, а для них — банальнейший. Каждому объяснять, что тут и как, язык сотрешь. Сами разбирайтесь в здешней жизни \ если оно — жизнь \. Желательно, правда, в самом начале процесса не сдохнуть от недостатка информации.
Потоптавшись на месте и немного обыкнув, Илья двинулся по мягко сбегавшей вниз брусчатке. Река протекала где-то там. Не вверху же, откуда он третьего дни был приведен стражником байкерского вида. Кстати, возвращаться к месту проявления категорически не хотелось. Хотелось: есть, выпить, отмыться, почистить изгвазданную одежду; поспать, наконец, по-человечески. К общему физическому дискомфорту прибавилась тревога: в карантине, как ни крути, присутствовала некая определенность, типа — прописки. Есть в паспорте штампик — иди мимо стражей порядка, помахивая кейсом. Даже плюнуть можешь в их сторону, вроде случайно. Нет — изображай паиньку, иначе получишь по башке: «бомж, черномазый, морда жидовская, глиста интеллигентская…» — в зависимости от того, какой именно тип не нравится блюстителю. Хотя, вот же в кармане — аусвайс с печатью. Прорвемся!