Мысль о работе согрела. Невостребованность грозила натуральным абстинентным синдромом. «Мы отравлены нашей работой и нашей востребованностью» — говаривал Азарий, светлая ему память. Надо бы ухнуть с головой в новые, неизведанные ощущения, — приключение ведь случилось, мать его ети, — нет, так и будешь бродить по пыльному Аду в поисках страждущих.
Ей Богу, щас рехнусь — успел помыслить Илья и вмиг потерял нить. Он и сам не заметил, как оказался в центре небольшой компании. Его окружили четверо мужчин /мужиков, пацанов, братвы/ местного разлива. Трое начали теснить в простенок. Четвертый остался на углу.
— Проявленец? — спросил центральный нападающий.
У него одного поверх грязного рубища была накинута легкая анахроническая курточка. Зубы во рту с короткой верхней губой торчали через один, а рыжеватая шевелюра по густоте напоминала собачью шерсть.
— Ну.
— Че нукаешь? Закона не знаешь? 3а непочтение к старожилам — штраф. Скидавай кожух. Дрянь, конечно, но и такой сойдет.
Расставаться с курткой Илье, мягко говоря, не хотелось. В ход пошел, уже оправдавший себя в деле защиты, нож. Запоздало пожалев, что не захватил из дому охотничий тесак, Илья выкинул лезвие.
— О, и ножичек отдай. Сам не схочешь, отберем, — осклабился собакоголовый. Отчаянная смелость Ильи не произвела на него никакого впечатления.
Подручные вожака разом ухватили проявленца за руки. Клещи получились не очень — хлипковат оказался народец. Самый из них высокий едва доставал Донковичу до плеча. В лицо задышали кислой вонью. Осталось, отбиваться ногами. Без замаха и без предупреждения Илья резко согнул и выбросил вперед колено. Чашечка пришлась аккурат в пах рыжему. Тот никак не ожидал от бледного долговязого проявленца такой подлости. Ведь они кто? Они ж как привидения по началу бродят, от прохожих шарахаются. Цыкни, все добро отдадут, да еще спасибо скажут за науку. Рыжий хрюкнул, хлюпнул от обиды носом и начал складываться пополам. Голова уткнулась Илье в грудь.
Правую руку больно рванули, левую, наоборот, выкрутили, до скрипа курточной кожи. Пинаться одновременно в разные стороны, оказалось несподручно. Илья прикинул, что будет дальше. Ни чего хорошего: его подержат, пока обиженный не придет в себя. А тот очухавшись начнет попросту месить человека. Ладно, если жизнь оставят несговорчивому дураку.
— Атас! — внезапно донеслось из-за угла. — Стража!
Разбойники как придвинулись, так разом и откачнулись, чем жертва тут же и воспользовалась. Обтянутый черной кожей, локоть полетел правому в лицо; левому попало кулаком. Нож к тому времени уже валялся под ногами. Илья его сам выбросил на всякий случай.
Стоявший на стреме бандит, рванул с места преступления первым. За ним подались левый и правый. Только собакоголовый стоял на месте, укрыв — руки ковшиком — зашибленное место. Вошедший в азарт, Илья собрался ему манехо добавить, но, проснувшийся рудимент дворового кодекса, по которому жили и дрались все нормальные мальчишки его поколения, не велел бить поверженного.
Из-за угла сначала показалось копье наперевес, потом сам стражник. В нем Илья с невероятным облегчением узнал своего первого от проявления знакомца. Блюститель порядка был в тех же штанах и кожаной жилетке «байкера» девятого века.
— Разбой? — деловито осведомился стражник.
Илью потряхивало, потому ответ несколько запоздал. Зато рыжий вдруг выставил в его сторону палец и плаксивым голосом затянул:
— Напал. Жизни меня лишить хотел. Убил он меня. Ой, убил! Мужчинское место мне откромсал.
— Яйца, говоришь, отрезал? А почему крови нет? — скептически заметил копейщик.
— Внутрь ушла, — выкрутился собакоголовый.
— Она че, змея? Врешь ты все. Опять за старое взялся? Сколько их было? — спросил стражник у Ильи.
— Вместе с этим — четверо.
— Ушли?
— Туда, — махнул вверх по улице Донкович.
— А тебя, значит, из карантину выпустили уже?
— Только что. Больницу ищу.
— Хворый оказался?
— Я врач. Велено, на работу определяться.