В представлении Игоря и Антона поселок был где-то на границе области, никто из ребят не бывал в нем, никого прежде не заносило. И от этого новое место казалось вдвойне притягательным.
Игорю почему-то и хотелось и не хотелось ехать. И это не давало ему покоя. С одной стороны — ждало интересное, полезное дело, с другой же — до самой осени уготовлено расставание с Милой. Мало ли что произойдет без него в городе за целое лето…
Желание видеть Милу хотя бы в неделю раз превратилось в привычку.
В воскресенье Игорь позвонил ей: сегодня как раз и спектакль. Быстро договорились о встрече. Было тепло, и Мила надела в театр красивое красное платье. Оно смотрелось так хорошо, что Игорь в своей пэтэушной форме испытывал даже некоторое смущение и неловкость, что не ускользнуло от наблюдательной Милы.
Вначале она держалась подчеркнуто строго, но, приглядевшись, Игорь заметил, что Мила или огорчена, или чем-то встревожена… Она обеспокоенно оглядывалась, то и дело опускала взгляд вниз, как бы искала невзначай оброненное.
Долго оставаться такой она не умела. Вскоре улыбнулась, и Игорь отметил в ее легкой улыбке важничание и кокетство.
— Как, — спросила она, игриво демонстрируя обнову, — идет?
И хотя он успел уже оценить ее, но коль спрашивала сама, он, отступив на шаг, посмотрел на девушку. С платья перевел взгляд на лицо, подсвеченные солнцем волосы были похожи на ореол. И на самом краешке левого уха темнела едва заметная коричневая родинка. Хотелось протянуть руку и тронуть ее… Хорошо смотрелись не только платье, но и в золотой оправе рубиновые сережки. Глаза Милы были глубокими, как тихие лесные озера, и казались почему-то печальными.
Мила, забавляясь, то отпускала поясок платья, то затягивала, делая это уже привычно и, вероятно, по какой-то рассеянности, и платье то удлинялось, то укорачивалось. Оно как бы дразнило его, это новое красное платье. По всей видимости, забавляясь, Мила старалась не думать о чем-то другом, что тревожило.
— Подарок папы, — поясняла. — А босоножки купила мама, — похвасталась она. — К выпускному вечеру обновы. А захотелось надеть сегодня…
«Какая же ты хорошая!» — хотелось сказать ему, но он оробел, и вырвалось совсем другое:
— У подорожки — лучшие сережки.
— А что это за слово — подорожка? — спросила она, наклоня голову.
— Просто так, для складу.
— Ну, идем, — как бы с неохотой сказала она, первой направляясь к театру.
Торжественно-медленно пошли они под деревьями сквера. Шли будто под музыку, звуки которой не позволяли им торопиться, хотя самой музыки и не слышалось. Она была внутри и звучала только для них, для двоих.
Шли и замечали: на них поглядывают прохожие. От посторонних взглядов становилось неловко. Казалось, если бы не Мила, никто и внимания не обратил бы на юношу в форме. Он долго не решался взять ее под руку, даже за локоть тронуть боялся: обидится, уйдет еще, а вернется ли — кто знает. Потерять Милу было для него все равно что лишиться солнца в разгаре лета.
Само собой получилось, что все же как-то коснулся невзначай ее пальцев. И произошло чудо: Мила не отняла их. Игорь легонько сжал и трепетно замер. Мила осторожно высвободилась и взяла Игоря под руку. У витрин магазинов она задерживалась и смотрелась в них, убеждаясь, хороша ли в новом платье. Игорь тоже, косясь, поглядывал в отражение и находил, что выглядели они оба неплохо.
— Хотелось что-то новое в театре посмотреть, — рассудила она, — а то Островский да Островский. Подумаешь, «луч света»!
— Смотри, как бы он на экзаменах тебе не достался, этот «луч», — предостерег сдержанно Игорь.
Мила замедлила шаг.
— Ты думаешь? — спросила настороженно.
— Все, что нам не нравится, очень часто потом и достается.
— Почему?
— Просто в отместку.
— Смотри ты, пророк какой! Сколько же лет пророку? — И она нарочито оценивающим взглядом окинула Игоря снизу доверху.
— Все мои, сколько есть! — ответил он, смелея.
Не раз ловила она себя на том, что удивляется не по годам серьезным его рассуждениям, зачастую неожиданным и для нее непривычным. Удивляясь, она вместе с тем не могла и в толк взять: хорошо это или плохо и как приноровиться к его высказываниям? Но это стремление ни к чему не приводило, вызывая лишь напряжение и серьезность, каких не знала она, обычно общаясь со своими школьными друзьями.
— А чем не нравится тебе пьеса?
— Прямолинейностью фамилий. Какие-то Счастливцевы, Несчастливцевы… — пожала она плечами.
— Игорь внимательно слушал, не совсем понимая ее. Не спрашивает ли она только затем, чтобы проверить — читал ли он пьесу…