— Вероятно, имели греки и кельму, — рассудил Сергии. — Инструмент как-никак древний, им возводили здания сотни, а то и тысячи лет назад. Вполне допустимо, что в древней Спарте, в числе прочих предметов, малышу клали для знакомства и кельму.
— И хватался он за нее?
— А почему бы и нет? Разве вы сами, Павлихин, не тянетесь часто к тому, что вам нравится?
— В основном к девочкам, — сострил неуклюже Валька.
И Сергин умолк в осудительной тишине. Юрий Щербаков даже поднялся, с укоризной оглядывая своих подопечных и словно бы ожидая поддержки. Павлихина, с его привычными домоганиями и вопросами, отнимавшими время и у товарищей, и у преподавателей, и в особенности сегодня, когда Игорь Божков сидел как на иголках, самые смелые из ребят, случалось, одергивали. Игорь и теперь возмутился первым, шепотом бросив старосте: что-де хватит валять дурака. Многие из ребят поддержали, но староста и бровью не повел — никто не запретит человеку спрашивать, если непонятно.
— Тогда как же получается, — с показной наивностью продолжал Валька, грузно и нехотя встав, тем самым подчеркивая серьезность своего вопроса, — вот нам говорили, что в те древние времена для греков все строили рабы, так зачем же им показывать малышу кельму, если все равно ею не пользоваться?
И ребята, и преподаватели быстро усекли Валькины намерения: хотелось ему беседу о предстоящей практике обратить в словесный поединок, чтобы показать, какой он бедовый и смелый. Сергин спокойно сказал:
— Садитесь, Павлихин. Я ваш вопрос понял, постараюсь ответить на него. Профессий на земле появилось столько, что вряд ли кто и знает их точную цифру. И найти среди них свою, единственную, довольно непросто. Но есть профессии основные, наиболее важные, необходимые, без которых людям не обойтись. В их числе и строительные. Выбирая дело, человек познает себя. Специальность иногда приобретается путем «проб» и «ошибок». Не удивляйтесь, Валентин, это естественно. Возможно, что кроме основной специальности вам приглянется на практике и другая, постараемся помочь приобрести и ее. Однако экзамен каждому придется держать по тому делу, которому он учился. Просил бы об этом помнить.
«Ну хватит же, хватит! — хотелось крикнуть Игорю. — Все, собственно, ясно!»
Терпение Игоря Божкова было на пределе. Директор говорил обычное, то, что они слышали от него перед каждой практикой.
Сказать по совести, Игорь подозревал, что и сосед его, Антон, слушая беседу, в эту минуту думает не о практике, а о шустрой и кареглазой, оставшейся после школы дома Светке Сапожниковой, не замечавшей застенчивое ухаживание смуглого молчуна Антона Камышкина, с которым ходила в школу. Антон упрямо надеялся на дружбу со Светкой, но говорить об этом не рисковал даже со своим другом Божковым.
Директор умел держаться и разговаривать и как отец, и как старший товарищ, которому хотелось и подражать и верить. Завуч Евгений Григорьевич Долгановский и мастер Юрий Щербаков слушали директора с не меньшим вниманием, нежели пэтэушники. Долгановский легонько постукивал по столу сухими костистыми пальцами, Щербаков же простодушно смотрел на тщательно выбритое, худощавое и оттого строговатое с виду директорское лицо и время от времени что-то записывал.
Но вот перешел Сергин к главному, и Игорь оживился, угадав близкий конец беседы. Только не полез бы никто к директору с вопросом.
— Вам предстоит отделывать не простой жилой дом, а в определенном смысле памятник архитектуры. В его вестибюле вы найдете красочные витражи, оригинально облицованные под березу двери, обновленные шахматные полы, глядя на которые невольно захочется вытереть ноги. Пусть и ваша работа вызывает такое же удивление, делайте все красиво и прочно. Помните, красота воспитывает благородство…
— А где расположен дом? — спросил кто-то.
— Рядом с вокзалом, недалеко от училища. Можете сходить посмотреть.
— Тот, который с силачами?
— Не с силачами, а с атлантами.
— Вот домина! На зависть каменщикам…
Вопросов больше не задавали. Все зашевелились, и Долгановский жестом потребовал внимания. Долгановский был с модной шкиперской бородкой, рыжевато-темной, с сединами по краям.