Сенька вроде бы ничего и не видел, близоруко сгорбившись, глядел только под ноги. Сумка его свисала до самой земли. Время от времени он опускал в нее руки и, как мне казалось, подносил их затем к лицу. Я заинтересовался и начал исподволь наблюдать за ним.
Скоро без труда разгадал Сенькину тайну. Держа руки в сумке, он неприметно тер, вылущивал колосья, выдувал мякину и торопливо поедал зерна. При этом сопел, надувал щеки. Значит, сдавал-то он одну шелуху!
Утренняя обида на Сеньку еще держалась во мне. Надо бы проучить его — не весь же день валять ему дурака.
— Ты что это делаешь? — возмутился я над самым его ухом. Он в испуге отпрянул.
— Тебе-то что?..
— Ты же мошенничаешь!..
— Есть хочу, — сознался он убито и тихо.
— Все хотят. Не ты один.
— Дал бы мне лучше драник, — сказал, глядя в сторону.
— У меня больше нет…
— А тот, который на уроке дарил. Он ведь мой.
— Почему это твой?
— Ты мне его отдал. Значит, мой.
— Я его выбросил.
— Вы-ы-ыбросил?!
— Да.
Сенька недоверчиво покосился.
— Когда книжки складывали, — пояснил я. — Взял и выбросил. В траву.
— Может дел?..
— Воронье давно подобрало.
— Врешь ты. Просто жалко.
— Пусть вру. Я предлагал тебе на уроке? Предлагал. А ты?
— У меня живот болел… — признался неожиданно Сенька. — Я боюсь есть морковь. От нее часто болит.
— А от колосьев нет?
— Не знаю, — пожал Сенька плечами. — Дай драник!
— Что он к тебе привязался?! — вмешались в разговор Славка с Женькой. — Дел у тебя нет? Эй, ты, мухомор, отцепись! — пригрозили они Сеньке.
— Сам прилип, — буркнул тот.
Сказать или не сказать им о зернах и дранике? Пожалуй, не буду, чтобы не отрывать от работы. Сеньку, по совести говоря, было все же немного жаль. Не умеет скрыть голод, не роптать. Не умеет пересилить себя.
В конце концов книжка ему все равно не достанется. И чернильный драник он тоже не получит. И незачем тратить мне попусту время.
Прочесав стерню, мы повернули назад. Колосья теперь попадались реже, да и те мятые, втоптанные и поломанные настолько, что и брать не хочется. Это были половинчатые колоски, от которых сумки наши наполнялись медленно.
На меже с краю поля шеренгу остановил директор, подозвал классных руководителей, что-то сказал им и, показав рукой в сторону, отпустил.
— Ребята! — классная хлопнула в ладоши. — Подойдите ближе!
— Результаты скажет, — предположили мы.
— Ребятки, сейчас мы пойдем по соседнему полю, соберем с него колосья и вернемся за книжками.
Мы понурились.
— Соседнее поле поменьше, — утешала она. — На нем не задержимся. Определим победителя и распустим вас по домам.
— А как с нами, с дальними? — спросил я, показывая на садящееся за лес солнце. — Темнеет…
— Виктор Григорьевич! — обратилась учительница к спешившему во главу цепочки директору. — У меня в группе трое зареченских. Отпустить их пораньше?
— Людмила Ивановна, как вы можете… Ответственнейшее мероприятие… — укорил директор.
— Все ясно, — поспешно откликнулась классная. — Потерпите, теперь недолго.
Мы поплелись на соседнее поле. Я совсем устал, начал цеплять и шаркать ботинками о стерню. Мысль о позднем возвращении домой только усиливала усталость. Хорошо бы месяц светил: при нем и добираться к себе веселее.
Но, главное, голод… Он больше всего не давал покоя. Тело от него стало легким, в глазах возникли бегущие по стерне мелкие тени…
Соседнее поле было в холмистых перепадах. Сжать или чисто скосить его — довольно трудно, поэтому и лежалых колосьев на нем оказалось полным-полно.
Взойдя на бугор, Славка сказал:
— Глядите-ка, Сенька наш, как командир, рядом с директором!..
— Домой, поди, отпрашивается.
По-утиному переваливаясь, он шел с директором. Склонив голову, директор внимательно слушал его… Потом Сенька присоединился к нам.
— Не отпустили тебя, — посмеялись мы.
— А я и не просился.
Мы едва тащили ноги, держась ради книжки из последних сил. Только бы досталась она, с ней и назад легче будет идти.
Солнце коснулось верхушек леса, и часть поля белесо затуманилась, а вскоре и совсем затемнилась. Лишь после этого директор распорядился возвращаться к оставленным на меже книгам.
Трава на меже занялась росой. От предвечерней осенней влаги поотсырели и книжки. Мы торопливо запихивали их в сумки. Директор о чем-то совещался в сторонке с учителями. Никаких листков с записями они не держали. Опустившись на колено, одна учительница делала на заветной книжке надпись.