И было столько беспомощности в ней, что Родион, теряя время, начал отбрасывать детали с заусеницами в сторону. Он потом обрабатывал их слегка напильником и только тогда позволял проверять…
Незаметно Лариска освоилась и проверяла не хуже других — быстро, точно, сноровисто. Ей присвоили вскоре разряд и перевели в другой цех. После этого Родион часто провожал Лариску домой.
Но это давнее, прожитое, пройденное, как школьный урок, которого не повторить. Наступят для них другие вечера и полночи, теплые сумерки, зеленый шелест деревьев, разговоры до крыльца дома, но первых тех проводов не воскресить. И воскрешать незачем. Будут новые, где будет своя заветная чуткость, своя неповторная радость.
Вот уже появилась уборщица. Подкатила тележку, отложила в сторону немудреный свой инструмент — скребок, метлу и лопату, дернула за край стираной-перестираной гимнастерки.
— Выключи!
Нашла время: выключить. Минутка каждая дорога.
— Говорю, выключь!
— Заче-е-е-ем?
— Надо.
Ну что тут поделаешь — всегда отвозит тетка Марта вовремя стружку. Женщина сплюнула, уперла в бедро руку, показала другой в сторону полыхавшего над станком красного треугольника:
— Тю-ю-ю! И о флажке-то, поди, не вспомнили!..
К чему это она — только и успел подумать Родион. Было время: стояли флажки на тумбочках, но в суматохе и спешке часто падали, и их в конце концов прикрепили к лампам дневного света. Висел флажок и над станком Родиона — флажок ударника.
— В чем дело?
— Приказ сейчас на тебя печатали.
— Какой?
— А бог их знает какой! Зашла за справкой, а там прямо в машинку диктуют.
Тетка Марта хотела, видимо, добавить, но вдруг загремела тележкой, засуетилась, проворно зашаркала общипанной старой метлой: вдоль станков нахрамывал торопливо Сипов. Было видно, что мастер успел побывать в душе, по обыкновению пустующем перед концом смены. Аккуратно зачесанные волосы влажно блестели, лицо розовело. Сипов держал в руке лист бумаги и, не доходя до Родиона, приколол бумагу на доске объявлений.
— Ну сколько? — поинтересовался он, глядя со стороны на лист.
— Пятьсот двадцать пока.
Голова Сипова сокрушенно мотнулась:
— Что-то не очень ты…
— Станок не свой.
— Может, остался бы, а?
— В другой раз. Не сегодня…
— А что у тебя сегодня-то?
— Аттестат получаю. В школе быть надо.
— Все это хорошо. Да только будет «другой раз» не скоро теперь.
— Как понимать?
— Читай вон. Все поймешь.
Родион направился к доске объявлений. Сердце необъяснимо обволакивал холодок. У только что приколотой бумажки уже толпились, обдумывали и удивлялись, мол, чего не бывает. Глянул Родион, и словно кипятком окатили, в глазах на миг помутнело: ошиблись, определенно напутали… Не бывает такого, чтоб сразу, вот так, взяли и понизили. Приказ снимут. Надо только хорошенько объяснить все. Поймут, разберутся кому надо. Снимут приказ.
Наскоро вымылся, переоделся Родион и выскочил за проходную. Солнце по-летнему грело город. Весна давно кончилась. Звенели птицы, буйствовала зелень, а душа от горечи кричала неслышным криком. Впереди, медленно толкая коляску, шла в тени лип молодая женщина. Родион мельком глянул и, боясь разбудить малыша, тихо обошел.
Спешил он туда, куда в свое время заходил в форме солдата, где торжественно вручали направление в цех и просили не забывать, заходить запросто — с любым делом… Время то было суматошное, неустоявшееся: все менялось, перекраивалось, расширялось кругом. Завод принимал новый директор. Появлялись отовсюду с ним новые люди. В поток их попал тогда и демобилизованный Родион. Попал в цех к Сипову, тоже недавно пришедшему.
Приняли Родиона, не откладывая, словно бы ждали.
— Входи, входи, солдат, — директор даже встал, из-за стола вышел. Руку протянул. Помнил приехавших к нему после армии.
Пожал Родион крепко руку:
— Извините, без спросу я к вам.
— Ничего. Присаживайся.
Очевидно, память его была редкостной, если принял с первой минуты, не забыл через столько времени.
— Вот дочитаю. Потерпи. — И пристально вгляделся поверх бумаги в лицо Родиона, кивнувшего в знак согласия. Пока молчали, казалось, до непривычности тихо. Лишь телефоны за дверью напоминали прерывистый стрекот кузнечиков. Стены кабинета пестрели грамотами. В шкафу виднелись подарки, кубки. В углу белел экран телевизора. Кресла, стол, телефоны и даже стулья были одинаково зеленого цвета. Разглядывал кабинет Родион недолго, пока не заговорили.