— Да.
— Здесь же на каждую операцию своя. Включаешь.
Особой сложности Родион не заметил. В общем-то все понятно, если вникнуть. И в наладке и в чертежах — ничего особенного. На полуавтомате еще не токарь, полуавтомат многое за тебя делает. Родион не без зависти смотрел на тех, кто работал здесь. Что он мог? Быть старшим, куда пошлют?
Подивилась бы Лариска, увидев его за таким станком, — еще как подивилась бы. Хотя и уверял Горликов, что дело несложное, но Родион-то знал: несложно потому, что прежде работал на схожем станке. А поставь-ка на такой станок новичка — долго потеть придется.
— Так как? — спросил Горликов, видя его замешательство.
— Спасибо. Только кто же отменит приказ директорский?
— А его и отменять не надо.
— То есть как не надо?
— А так. Буду закрывать тебе наряды как токарю. Посдельно, пока срок твой не кончится.
— Дайте подумать.
— Подумай. Скажешь погодя.
— Ладно, Алексей Алексеевич.
Сердце Родиона радостно забилось. Стать за настоящий, новый, универсальный токарный — лучше не придумаешь. Вот нос утер бы!.. Сердце ровнее забилось: надо еще, чтобы никто не знал, что стоит он за этим универсальным токарным, иначе… попадет и ему, и старику Горликову. А узнают. Все равно узнают. Не Сипов, так кто другой пронюхает — хуже наделаешь. Найти бы мудрую голову для совета. Рассказать про разговор с мастером…
Тем временем Горликов сел за конторский свой стол, подписал несколько нарядов — день к концу близился, отложил ручку, позвал опять Родиона:
— Забыл сказать, — мастер улыбался, видя впавшего в раздумье Родиона. — Задание тебе на завтра. Рядом с прежним цехом твоим есть куб, то бишь бак масляный. Надо его перевезти подъемником сюда. Будем из него заливать в станки масло. Ясно?
— Ясно-то ясно, да куб тот механического цеха.
— Теперь наш, а им — новый. Мы ведь ремонтники, нам и старенькое сгодится. Понял?
— Как не понять.
— Только сделайте это с утра. Меня не ищите — буду на дирекции
Поспорил с Сиповым — и уже неуверенность, боязнь дать повод придраться, и вот удивительно — как ни остерегайся, а рано или поздно — оступишься, придерется Сипов.
Знает об этом и он, помнит, кто и когда был с ним резок, знает, будешь ходить оглядываясь. Дело само по себе прошлое, пустяковое, а до сих пор покоя не давало.
…Стояла в разгаре весна. Вылущивались тополиные почки, и асфальт в городе был усеян их прилипчивой чешуей. Устоялись надолго яркое солнце и ситец неба. Метался ветер, подхватывал тополиную чешую, кружил стрекозьими крыльями, заносил в окна цеха.
В полночь в такое время особенно почему-то душно. К рассвету заметно свежеет, и тогда ни о чем другом, кроме кровати, не хочется думать. Плетешься к общежитию едва-едва. Так бывает после работы в ночную. Не легка она в цехе, где не остывает голова от станочного гула. В полночь, под утро не кончается день здесь. И даже этого длинного дня в конце месяца не хватает, с каждым разом ощутимей и ощутимей накапливается в теле усталость.
Из-под резца тянется, падает горячая стружка на дно станины. Выгребать некогда, станина доверху набита дымящимися витками.
Еще несколько штук, еще десяток деталей… От чрезмерно нагретого резца стружка порой крошится, мелкой крупой хлещет из-под щитка и, дымя, попадает в одежду или ботинок, впиваясь горячим крошевом в кожу.
Беда, коль встрепенешься и сразу начнешь стружку вытаскивать. Раскаленное крошево пристанет, прилипнет плотнее, усилит ожог. Вытерпи, не шевелись, и кусочек горячей стружки быстро остынет в складках одежды. Потом, в раздевалке, вытряхнешь его. К этим ожогам, напоминающим мгновенный укол, со временем привыкаешь. И только однажды, позже, заметишь, что руки покрыты шрамами-завитушками. Отметины на всю жизнь.
В одну из весенних ночей завершали работу. Уже вымыли руки, переоделись. Миновали конторку Сипова. Мастер дремал, положив подбородок на кулаки, но, услыхав голоса и шаги, мигом встряхнулся:
— Куда это?!
— Как куда? Домой.
— Спа-а-ать?
— А почему бы и нет? Смена-то кончилась.
— Останьтесь. Ну на два часа.
— Все равно много не сделаем. Выдохлись.
Видя, что уговорить не удастся, Сипов сказал:
— Смотрите не подведите!
— Не подведем.
И действительно, назавтра достигнут предел, после которого корить себя вроде бы не за что.
Цех сразу оказался первым. Получили все вскоре премию. Носился на радостях Агафончик. Скрывая хромоту, важно шествовал Сипов. Родиону вручили флажок ударника.