Неожиданно громко зажужжал телефон, завибрировал юрким ужом по шершавой поверхности стола. Саша с трудом разлепил зудящие веки, оторвал лоб от сложенных рук, приподнял голову. Учебник с синей обложкой под авторством Коваль Е. А. лежал на полу, страницы были смяты. Телефон не унимался. На мерцающем экране было написано одно короткое слово — “Дед”. Саша посмотрел на деда, посмотрел на время, и нажал зеленую кнопку ответа.
— Аллоу, — зарычал дед на другом конце провода. — Аллоу, Санн-ииоу, это ты?
— Да, Юрий Павлович, это я, — ответил Саша. — Добрый вечер, Юрий Павлович.
— А? — не расслышал дед.
— Добрый вечер, говорю, Юрий Павлович! — чуть громче и разборчивее сказал Саша. — Как ваши дела?
— А, да, да, — закряхтел дед. — Вечер-то добрый, Санькя, добрый вечер, ага, ага… Сань, слушай, тут такое дело, помощь твоя нужна… Не справлюсь я сам, Санька, не справлюсь… Старый совсем стал, ничего не соображаю, глаза совсем уже ничего не видят… Помощь нужна, Сань… По..
— Конечно, Юрий Павлович, — вежливо прервал его Саша. — Без проблем, Юрий Павлович. Что случилось?
— Да ничего страшного, просто это-то… — задрожал старческий голос. — Из окна у меня дует сильно, Сань… Дует-то из щелей прямо, представляешь… Холодно мне, Сань, по ногам прямо дует, тапки эти меховые-то даже не спасают, что ты на Новый Год дарил.
— Все ясно, — твердо сказал Саша. — Не проблема, Юрий Павлович, не волнуйтесь, все сделаем, все решим.
— Ой, спасибо, Санькя, ой спасибо большое те… — забормотал дед, — а то я каждый день боюсь заболеть, в моем-то, Сань, возрасте, каждая болезнь может быть последней, сам знаешь, восемьдесять семь — не шутки, Сань, совсем уже не шутки, ага…
— Сегодня же вечером приеду, часам к десяти, — решительно сказал Саша. — Замажем ваши щели в окнах, утеплим рамы и будет у вас как в сауне. Тепло, светло и уютно.
— Ой, хорошо, Сань, заодно и телефон мой городской посмотришь, а то он чего-то через раз работает…
— И телефон посмотрим, — бодро сказал Саша. — Все сделаем в лучшем виде. Вы, Юрий Павлович, не волнуйтесь, у меня смена скоро заканчивается, я в магазин строительный заеду и прямиком к вам, думаю, к десяти успею, а там мы быстро управимся.
— Ой, Сань, ну дай-то Бог, Сань… — невнятно прошамкал дед. — Ждать тебя тогда сегодня-то?
— Конечно, Юрий Павлович. Я раз сказал, что приеду — значит приеду.
— Спаси… — начал вновь бормотать дед, и Саша повесил трубку. Посмотрел на телефон, потер раскрасневшееся ухо и снова включил телевизор. До конца смены осталось двадцать минут, можно еще полистать учебник и понемногу начинать собираться. Лениво переключил канал, по ОРТ показывали футбол. Московский Спартак сражался с Амкаром из Перми. В нападении Спартака носились какие-то ретивые негры, а болельщики громогласно скандировали “Оле Ола, Вперед Спартак Москва”. Саша посмотрел минут пять и заскучал. Футбол ему никогда не нравился, вообще командные виды спорта — это для слабаков. В Академии уважали самбо и стрельбу по движущимся мишеням.
С трудом досидел последние пять минут, выключил телевизор, слегка прибрался в небольшой каморке, расправил одеяло на кушетке и отметился в журнале. Пора ехать к деду. Напарник запаздывал, и Саша решил его не ждать. Кто не умеет приходить вовремя — тот ничего не добьется в этом городе.
Саша вышел из подъезда, Фокус Вадима Алексеевича уже уехал. Плохо получилось, задремал, не заметил, как бизнесмен выбежал из подъезда обратно. Хотя не стоит так волноваться, недолго осталось охранником работать, главное — чтобы все шло по плану.
Дошел до остановки, подождал минут пятнадцать, подъехала маршрутка. Родная пятьсот двадцать первая с усатым пожилым водителем, замызганными окнами и сломанным задним сиденьем. Саша хотел сесть вперед, но места были заняты. Пришлось залезть внутрь, на среднее кресло, поближе к окну. Достал старый, из дома еще привезенный мини-плеер, поставил Чайф. Клонило в сон, за стеком мелькали новоэтажки. Интересных пассажиров не наблюдалось, Саша прикрыл глаза и попытался расслабиться.
Маршрутку трясло на ухабах, голова дергалась, расслабиться не получалось. Саша подумал про деда. Крепкий дед, ничего не скажешь, восемьдесят седьмой год уже живет, пятнадцать лет один в Москве без родственников, друзья все еще в девяностых повымирали, а дед живее всех живых. Сам в магазин ходит, сам квартиру убирает, книги какие-то пишет…