Такие дела. Эта старуха обвиняла ребят в том, что они сами себя взорвали. Я вспомнил, как один из зевак бросился к пареньку и разбил ему нос. То, что осталось от носа.
Неужели мир сходит с ума?
Мерное пощелкивание ножниц как бы опровергало мои опасения. Ну нет, крыша мира на месте. Просто кто-то дирижирует этим оркестром. Там, за неровной цепочкой гор, я пристрелил лидера реваншистов, Дитриха Трассе, а здесь, похоже, нашёлся свой. Лезут, как грибы после дождя. Интересно, есть ли у грибов идея? Вряд ли. Скорее, речь идёт о витаминной подпитке.
Я шевельнулся, и фрау Шильбек испуганно дёрнулась, как будто я произнёс «мутабор». Всё правильно. Будучи женат на пакистанке, я определенно играл на другой стороне поля. И какая-то сволочь назойливо маячила за воротами и подмигивала арбитру.
Так что теперь? Соседка плюнет мне в физию? Скажет, чтобы я убирался в ту благословенную колыбель, откуда мы все и вылезли — от кипучего гунна до хладнокровного алеманна? Или возьмём глубже — в ту колыбель, что даёт начало любому из нас?
— Вот увидите, — назидательно сказала фрау Шильбек. — Могу побожиться, эти чумазые и зарезали девочку. И остальных. Хотя уж кой-кому я бы посоветовала не шлёпать подолом. Сначала приваживают, а потом плачутся.
— Что?
Но фрау Шильбек замкнула рот.
— Вуаля. — Кунц встряхнул простынёй, и пряди седых волос спикировали на пол.
— Благодарю, — чинно проскрипела старая дама.
Когда дверь за её спиной захлопнулась, он повернулся ко мне и спросил:
— Чаю?
— Нет уж, спасибо!
Не обращая внимания на мои возражения, Кунц плеснул в кружку щепотку дежурного сена. Отказаться было бы просто свинством, а выпить — самоубийством, поэтому я сделал вид, что отвлёкся на созерцание заката. Кровавая полоса горизонта становилась всё шире. Это солнце садилось за край обгрызенного хребта, на котором, по местному выражению, даже эхо пятится трижды.
— Как дела у фрау Афрани? — осведомился Кунц.
— Неплохо.
— А Маттиас? Ему пришлось много пережить.
— Держится молодцом.
По тому, как дрогнули и опустились веки, я понял, что сейчас последует вопрос. И он последовал.
— Возможно, я лезу не в своё дело, Эрих, и заранее прошу меня извинить, но… мальчик ведь не родня твоей жене?
— Нет.
— Нет, — повторил он почти с удовлетворением.
— А что?
— Ничего. Говорю же, это не моё дело. Но генетика редка исключениями. У мальчика голубые глаза, а любой фермер знает, что васильки не растут на грядках. Что поделать, я любопытен. Иногда сплетничаю. В Альбигене так мало загадок.
— Это не загадка, — сказал я. Чай пришлось отхлебнуть, он оказался горьким на вкус, и язык едва ворочался от усталости. — Его мать умерла при родах.
— Какая трагедия, — сказал он мягко, но безучастно. Так дантист берётся за зуб, не раскачивая его, чтобы не причинить излишней боли.
«Трагедия» — удобное слово, ничем не хуже многих других. И эта страна тоже удобна для тех, кто не любит воскрешать прошлое. Сколько здесь таких беглецов? Среди пёстрых кантональных валют память редко имеет хождение: она без остатка разменивается настоящим.
Может, оно и к лучшему.
Выйдя из аптеки, я увидел полицейского Меллера.
Вид у него был загадочным. Он поманил меня пальцем. В столице и этот жест, и приглашение выглядели бы по-другому. Но здесь нет ни кожаных плащей, ни личных автомобилей, и даже тюрьма совмещает в себе функции вытрезвителя и кладовой.
— Что ты там делал, Краузе?
Очевидно, мы опять были на «ты».
— Хлопнул баночку йода.
— Пошли, — сказал он. — Ты всё это заварил, ты мне и поможешь. Браннинг в отпуске, уехал на лечение в Кур. Напарника обещали прислать еще в четверг, но теперь даже не обещают. У меня никого нет.
— А что стряслось?
— Понятия не имею. Но перед участком толпа, они уже подогреты. Ума не приложу, кто им сказал.
— Сказал о чём?
— О том, что парень здесь. Гафар Паргути, язык сломаешь, пока выговоришь. Он проживал в общежитии, в котором нашумели сегодня, и я попросил привезти его сюда. Полчаса не прошло, а уже базар. Кто-то мутит воду. Надеюсь, не ты.
— Точно не я.
Он что-то пробормотал и размашистым шагом двинулся вверх по улице. Я поспешил следом. Фонари горели, хотя вечер ещё не наступил. Ветер выжимал редкие капли из нахмуренных туч, и, казалось, вот-вот разразится гроза.
Перед участком действительно собралась толпа. В окнах кирпичного одноэтажного здания не горел свет, люди мыкались, прижимая носы к решётке, стараясь разглядеть, что творится внутри. Рядом стоял белый фургон оперативной группы. В машине никого не было. В толпе я увидел Гегера. Он набычился и сжал кулаки, словно хотел разбить стекло.