И заметил первую ласточку.
Прямо через выщерблины стены тянулась ярко-желтая вязь, напоминающая арабскую. В Бюлле нет знатоков арабского. Но какая-то добрая душа приписала рядом кровавым маркером:
«СВИНЬИ! УБИРАЙТЕСЬ ПРОЧЬ!»
Перевод?
Скорее подстрочник.
Подстрочник взрывоопасного настроения, которое со вчерашнего дня было разлито в воздухе как раздражающий газ. Очевидно, речь шла уже не о «мутабор», а о «сим-салабим».
Великолепно, Эрих!
Нет, правда. Географический атлас был распахнут передо мной как шляпа фокусника, а я опять вытянул за уши старые дрожжи.
Так, может, это проклятие? Может, мы обречены колесить по старым рельсам, и так делает каждый — каждый из нас, пожизненных беженцев, затерянных в пустоте? Весь мир сворачивает на кольцевую в надежде вернуть старые времена. Обрести heiliges Land. Землю, где мы никогда не были, но обязательно будем.
Но вначале нужно позавтракать.
Перехватив пару бутербродов с сыром и чашку чрезвычайно сладкого кофе, я почувствовал себя намного бодрее. Часы «Ягдглокен» пробили десять, самое время для визита. Но я медлил. Солнце заглядывало в кафе, отражаясь искристой радугой в натёртых стаканах. «Что-нибудь еще?» — спросила хозяйка. Нет, спасибо. O la-la! Вы очень любезны. Я старался оттянуть встречу с неизбежным, как будто и был тем самым краутом, за которым велась охота.
Однако оттягивай не оттягивай, а идти всё же придётся. Будь что будет. Я расплатился и вышел на улицу, в чистый и ясный осенний день.
Гостиница «Айхен» располагалась в квартале от стоянки. Она выглядела как иллюстрация к альпийскому путеводителю. Белые стены, затянутые в корсетный фахверк, так и манили подойти поближе. Я подошёл.
На газоне у крыльца старушка в полосатом переднике подсевала цветы. Услышав мои шаги, она обернулась и приветливо спросила:
— Вы кого-то ищете?
— Мне нужен Эфраим Гиршель.
— Он дома, — она показала на вход рукой, испачканной в земле. — На втором этаже. Просто постучитесь, он вам откроет.
В прихожей висело тёмное зеркало и несколько богемских тарелок с видами на долины и водопады. Зеленая, в проплешинах, ковровая дорожка вела на второй этаж. Я поднялся и постучал. Никакого ответа. Я постучал снова.
— Войдите, — пригласил голос.
Комната была задёрнута шторами. Человечек, приподнявшийся мне навстречу, едва ли доходил мне до груди. Он был одет в халат, наброшенный на домашний костюм. Морщинистое лицо с высоким лбом могло бы принадлежать профессору, но нижняя губа — полная и вывернутая — слегка портила вид, придавая оттенок грустной комичности.
— Что вам угодно? — вежливо осведомился он, надевая очки.
— Добрый день. Я хотел бы видеть господина Гиршеля.
— Это я. С кем имею честь…
— Краузе, — представился я.
Он нахмурился и моргнул. Взглянул с извиняющейся полуулыбкой:
— Простите. Не припомню.
— Вы сотрудник Центра Фридмана.
Его губы поджались. Взгляд стал острее:
— Допустим. А вы…
— Эрих Краузе. Мне дали ваш адрес в полицейском управлении.
— Краузе, — пробормотал он, сводя брови. — Подождите… Подождите. Вы ведь не…
— Раньше меня звали Коллер, — уточнил я, наблюдая за тем, как меняется лицо, секунду назад выглядевшее простоватым и добродушным.
— Коллер…
Он догадался.
Моё имя было в бумагах, но для него оно стало личной историей, хотя мы никогда не встречались. Скорее всего. С некоторой вероятностью он мог быть в числе этапированных. Я бы вряд ли его запомнил. В грузовике люди становились неузнаваемы — оставались тела, плотно притиснутые друг к другу, словно сведённые предчувствием мёртвой судороги. Номера появлялись позже.
— Чего вы хотите? — проговорил он отчётливо.
Зрачки-буравчики упёрлись в мои глаза. Он пожевал губами, как бы проверяя на вкус непроизнесённые ещё слова и повторил громче:
— Чего вы хотите?
— Мне передали, что вы кого-то ищете, — сказал я.
В комнате было слишком темно и душно. Воротник сдавливал дыхание.
— Убирайтесь к чёрту! — произнёс он очень тихо.
Его лицо беспрестанно подёргивалось. Глядеть на это было тяжело, и я посмотрел на стену. Там висела вышитая картина — розы в плетёной корзине. Наверное, их вышила та старушка, хозяйка гостиницы.
— Сколько вам лет? — спросил Гиршель.
— Тридцать два.
— Вы учились в университете?
— Начинал. Не успел закончить.