— Много развелось приезжей дряни, вот что тебе скажу! Расплодились как вши! Свинская шайка!
— Верно!
— Так оно…
— И на кого ты намекаешь? — я развернулся к Цойссеру. — Твоих забот дело?
— Охолонь, Эрих!
Меня схватили за плечи. Мясник Хёмерхоф и его подручный, Штирер. Я злобно стряхнул чужие цепкие пальцы. От крепкого пивного духа кружилась голова. Было тесно, почуяв стычку, задние наступали на передних, и всё это людское тесто находилось в постоянном брожении, постепенно сдавливая к стойке.
— А на кого бы мне намекать? — голос Цойссера был певуч и сочился мёдом.
— Вот и я спрашиваю — на кого?
— Так, может, и намекать не надо? С тех пор как в нашем краю расселились всякие загорелые, всё пошло кувырком! Режут девчонок как кур. А теперь и карманы решили выдоить. Или ты в деле? Это твои дружки огоньком развлекались? Или дружки твоей жены?
— Твоей задницы!
Цойссер ухмыльнулся. Но прежде чем он смог что-то сказать, вмешался голос разума в лице самого богатого крестьянина, Хуби Койффигена, владельца сети сыроварен «Глокен»:
— Долго ещё будем собачиться? Дело-то к вечеру.
Люди загомонили. Снаружи опять подступала гроза, было тяжко и муторно. Белокурая Клери зажгла лампы, но они светили вполнакала, создавая больше чада, чем пользы. У меня разболелась голова. В группке заводил я не видел Гегера, и это действовало на нервы. Когда мухи летят на дерьмо, отсутствие даже одной — чем не повод для размышлений?
— Нужно телефонировать в Бюлль, — обратился я к Меллеру.
Тот пожал плечами.
— Уже. Как видишь, там не торопятся.
— Значит, ещё.
— А повод? Гости уже убрались.
— Они вернутся.
— Ты так в этом уверен?
— Они не достигли своей цели. Если, разумеется, цель не в том, чтобы погреметь канистрой. Нет, они вернутся. Поздно вечером, а вероятнее — ночью. Или под утро. За полчаса до того, как начнёт светать.
— Почему?
— В темноте зрелищнее горит.
Точно! Как в детстве, мучаясь с арифметической задачкой, наталкиваешься на ответ. Я произнёс — и ощутил странную уверенность. Должно быть, она отобразилась в голосе: Меллер перестал разглядывать потолок и с любопытством посмотрел на меня:
— Зачем бы это арабам? Ты что-то крутишь, Краузе…
— Странно, что они забыли привязать к фургону баранью голову. Разве не так поступают арабы и прочие фремды? Взрывают, испражняются на улицах и пачкают стены надписями «Бей неверных!» Жаль, что в «Леммеле» не нашлось подходящих стен.
Звон разбитой бутылки заставил нас вздрогнуть. Меллер схватился за пояс и опустил руку — напрасная тревога. «Славься, Гельвеция!» — выкрикнул кто-то, и хор голосов подтянул старый гимн. Молодёжь глушила иностранную водку, а дочь хозяина, Клери, принесла фрикадельки. Собрание перерастало в обычный бардак. Я поискал взглядом Цойссера, намереваясь дать ему в морду, но Меллер остановил меня. С полминуты изучал красными, ничего не выражающими глазами, после чего спросил:
— Думаешь, стоит ещё раз телефонировать?
— Думаю, мы опоздали, — сказал я.
Община похожа на пчелиный рой.
Если пчелы упьются, трутни найдут в себе силы встать под ружьё.
Вопреки пессимистичным вздохам Леммеля, охрана с горем пополам оцепила периметр. «Оцепила» — конечно, громкое слово. Да и периметр по сути ограничился ключевыми точками: трактир, школа, полицейский участок и администрация — приземистое желтое здание, совмещавшее в себе функции конторы, банка и концертного зала. Школу заняли Ференцы — дед, отец и сын; они засели на втором этаже, окружив себя частоколом бутылок. Шумовой набор из свистка и козьих гремушек гарантировал бдительность дружины, вставшей между площадью Грюнермаркт и памятным мне вязом.
— Я подежурю в участке, — пообещал Меллер.
В администрации веселились подростки. Я мог лишь надеяться, что, играя в охотников, они не подожгут кипы бумаг и не прострелят башку петардой. Одну из трёх петард я дал школьному сторожу. Боезапас следовало беречь.
В трактире окопалась пьяная шваль, вроде Цойссера и его подпевал. Гегера до сих пор не было, что начинало меня тревожить. Куда он подевался? Пока вся деревня предаётся групповой паранойе, землемер что-то вытворяет. Что именно?
Потрошит очередную девчёшку?
Или прячет поглубже настоящие документы? Судя по рассказам учительницы, во время войны наш сосед косил траву на других пастбищах. Поездка к родственникам — универсальное прикрытие. Будь у меня тесная связь с Бюро, я бы докопался до правды. Разумеется, есть и центр Фридмана, но что-то подсказывает, что интересы двух служб лежат в разных плоскостях. Что до меня — то я из племени огородников, а не крысоловов.