Я спустился в распадок. Ковер из листвы шуршал под ногами, приглушая шаги. Нейтральная территория. Искал и нашёл. Чем же ты опять недоволен, Эрих? По крайней мере, здесь можно не бояться громов и молний. Эхо последней войны никогда не отскакивало от этих холмов, глухой перестук — просто работа дятла, ни тебе пуль, ни разрывов гранат…
Нога зацепила что-то мягкое.
Я остановился.
Из-под настила ветвей и дерна высовывалась маленькая белая кисть. Я шевельнул ногой, и ветви разъехались, мелькнул синий обрывок ткани, листья здесь были запятнаны кровью. Абсолютная тишина, и чёрные пятна крови на листьях и на земле…
Я нашёл третью девчёшку.
[1] Gefreiter (нем.) — воинское звание, присваиваемое обученным служащим рядового состава; в данном случае — командир отряда.
[2] Abtreten! (нем.) — можешь идти, свободен.
Глава 2. Фён
Домой я вернулся ближе к полуночи, но Франхен не спала. В рассеянном свете, испускаемом ночником, мне было видно её измученное лицо, и когда она обратилась ко мне, в голосе прозвучал страх:
— Эрих, где ты был?
— Кое-что уладил.
— Господи, — тихо сказала она.
Я разделся и лёг, пытаясь плотнее укутать заледеневшие ноги. Ополовиненная луна светила в окно мансарды, заставляя тени летать по потолку. Я думал о маленьком трупе, найденном под листьями, запах сентябрьской прели так прочно застрял в носу и в горле, что казалось мы всё ещё в лесу, лежим, накрытые дерном, слушая ветер, налетающий с гор.
— Всё пройдёт, — сказал я.
— Нет, — горячо шепнула она, — никогда, Эрих. Они никогда меня не примут. Я здесь чужая.
— Мы оба.
Но так ли? Другая страна, но люди всё те же, приграничная территория. Здесь хорошо знали старый язык и слишком хорошо — долги, не подлежащие списанию. Безродный, я неожиданно очутился на родине. Пока сытые победители, застраивали мою землю домами терпимости, я открывал для себя исходную, роднящую нас толерантность: деньги не пахнут.
— Матти ждал тебя. Сейчас он уснул. Он плакал…
— Плохо.
— Ему всего семь лет, Эрих!
— Иногда мне кажется, семьдесят семь, — пробормотал я.
Тёплая рука пробралась ко мне на грудь и устроилась там тихо, как мышка. Рядом с собой я слышал чужое дыхание, видел глаза — глубокие и тревожные, с моим отражением, утонувшим на дне. Завтра я во всём разберусь, подумал я. Мне придётся во всём разобраться. На этот раз никуда не поеду, скорее срою деревню до основания.
— Здесь опять происходит что-то страшное?
— Да, Франхен.
— Я чувствую. Что-то переменилось.
— Просто идёт зима, — я погладил её вьющиеся душистые волосы. И вновь подумал о трупе, маленьком детском трупе, забросанном листьями, и подумал: этого не должно быть. Это не должно было случиться и не должно повториться, никогда, никогда больше, пока я здесь.
Никогда.
Утро началось суматошно.
Деревенская полиция никогда не славилась пунктуальностью, но ввиду скорой и повсеместной проверки, предпринятой Советом кантонов, двери участка распахнулись ровно в восемь, и я уже стоял на пороге.
Обстановка, что говорить, без размаха. Деревянная мебель: громоздкий письменный стол и два табурета, дисковый телефон, полудохлый компьютер, заменяющий пишмашинку, и чета Меллеров — муж и жена, полицейский и секретарша. Накануне я выдернул их из постели, и сегодня Меллерша то и дело бросала на меня убийственный взгляд, пока муж силился разобрать собственный почерк.
— Тухлое дело, — заметил Меллер, пока хор пьяниц за стеной исполнял «Лесной коричневый орешек». — Да ещё эта ярмарка в Бюлле. Я не отказался бы от подкрепления.
— Это сделал кто-то из местных?
— Возможно. Например, ты.
— Смешно.
— Даже не представляешь, насколько.
Но я представлял. Община, состоящая из трёх деревень, включала в себя все сливки внутренних семейственных браков. Близость границы слегка освежала густой аромат творожной похлёбки, но контролировать вкус не взялся бы даже самый опытный повар.
— Кто она?
— Дафна Фогт. Из соседнего Вильдорфа. Навещала старую Гретце.
— Мне показалось, ей не более пяти лет.
— Восемь, — сказал Меллер, его простоватое рябое лицо не выразило ни горечи, ни сожаления. — Восемь с половиной. Прежние были постарше.