- Тогда пусть он сделает человека из той старой свиньи, которая спит в вестибюле,- предложил толстый Алексей.
- Она уже не спит,- трагическим тоном произнесла одна из энергичных девиц. Все повернулись к дверям. Шлепая липкими носками по полу, оттуда к пирующим торжественно приближался Крутой, держа перед собой в вытянутой руке пустой стакан. Алексей простонал:
- О Боже, и вот так всегда! Он всякий раз норовит осрамить нас перед гостями! Это Бог нас покарал, избрав своим орудием эту старую свинью.
Не дойдя пары шагов до стола, Крутой остановился и разразился злобной, хотя и очень неразборчивой бранью. Казалось, будто он ленится четко выговаривать слова, считая, что его и так все обязаны понимать. Во всяком случае, когда Алексей предложил ему:"Да ты не торопись, Крутой, говори яснее", отвратительный старикашка распалился так, что слюна из его рта стала долетать до Корсакова. Впрочем, его мог также задевать и тот заливистый смех, которым энергичные девицы встречали каждую его тираду. Саша хладнокровно заметил:
- Что-то старик сегодня уж очень разволновался. Должно быть, опять с уборщицами не поладил. Он как приходит на дежурство, так начинает их выгонять, чтоб поскорей остаканиться. А иногда начинает требовать любви. Боюсь, как-нибудь хватит его тут кондрашка.
- Что он говорит?- поинтересовался Корсаков.
- Текст обычный,- вздохнул Саша. - Мы все пьянь, безобразники, хулиганье, мешаем ему жить и работать, а потому должны выполнять любые его требования...
В этом месте рассказа Корсакова капитан Ищенко разразился неудержимым хохотом. Слегка успокоившись, он пояснил, видя недоумение собеседника:
- Вспомнил я этого деда - допрашивал его однажды. Ну и беседа у нас была! Это сейчас смешно, а тогда я от злости чуть не застрелился. В том районе у кафе "Колхида" порезали одного армянина, вот мы и опрашивали всех, кто мог что-нибудь видеть.
- Я тебе к тому все это рассказываю, капитан, чтобы ты знал: я сам по себе, никакие структуры меня не опекают,- сказал Корсаков. - И тогда из Москвы я уехал тоже сам, никто мне не помогал. То есть помогали, конечно, но ты сейчас увидишь, как это вышло. А с теми людьми, о которых я рассказываю, тебе, я думаю, еще предстоит встретиться, так что вы будете уже заочно знакомы. Ну так вот - кстати об армянах: когда попойка была в самом разгаре, заявились с арбузами два армянина с Центрального рынка, Ашот и Акоп. Ребята оказались веселые, сразу вросли в компанию... Они, конечно, никак не могли предполагать, что в компании русаков кто-то может понимать по-армянски. А я немного понимаю - выучился в Нью-Йорке, там большая армянская колония. Ашот с Акопом иногда переговаривались на своем языке, я сначала не обращал на это внимания, но потом стал прислушиваться - после того, как заметил у Ашота под курткой кобуру. Я в то время очень мало знал о том, что происходит в Нагорном Карабахе: в Иране об этом старались не говорить. Армяне для иранцев были неверными, христианскими собаками, которые изначально должны быть неправы. Азербайджанцы вроде бы свои, такие же мусульмане-шииты, но в Иране есть такая область, Иранский Азербайджан, где азербайджанцев живет гораздо больше, чем в нынешней суверенной республике с центром в Баку. Поэтому иранцы страшно боятся всплесков азербайджанского патриотизма, мечтаний о великом Азербайджане и тому подобных вещей. Когда же я послушал разговоры Ашота с Акопом, я понял, что каша в Карабахе заваривается серьезная, а эти двое в Москве не столько торгуют фруктами, сколько готовятся к событиям, которые вскоре должны наступить: ищут, во-первых, каналы поставок оружия, а во-вторых - и самое главное - ищут людей, способных служить военными инструкторами и даже полевыми командирами. Так что им со мной повезло - ну а мне, соответственно, с ними. Я дождался, когда они отделятся от компании, чтобы обсудить свои дела, подошел к ним и заговорил по-армянски. Ходить вокруг да около я не стал: сказал, что сочувствую их делу, но при этом не прочь и подзаработать, сказал, что имею солидный военный опыт. Ашот спросил:"Чем докажешь?" Я ответил, что для начала могу с завязанными глазами разобрать и собрать пушку, которая у него слева под мышкой, причем марку оружия готов определить также с завязанными глазами. Они спросили меня, в каких войсках я служил; я ответил, что в разных, но начинал в морской пехоте. Ашот сказал:
"Слушай, у нас там только горы, моря нету",- видно, решил пошутить. Я ответил, что морскую пехоту по морю только возят, а воюет она на суше.
Меня, например, везли во Вьетнам из порта Чарлстон, штат Южная Каролина. Смешно было смотреть, как они уставились сначала на меня, а потом друг на друга. В конце концов договорились мы встретиться на следующий день на Цветном бульваре, чтобы не расстраивать веселья. А веселье шло своим чередом: сначала стали петь песни, причем не какие-нибудь общеизвестные, а исключительно те, которые сочинил Саша; потом стали танцевать, и две девицы исполнили стриптиз на столе; потом еще пили и разбили арбуз; потом всех девиц растащили по углам...
- А ты что же?- полюбопытствовал капитан.
- Я бы тоже не отказался - очень давно обходился без женщины,- спокойно ответил Корсаков. - Но, во-первых, в незнакомой компании лучше с ходу шашни не заводить - Бог знает, какик там у них отношения. Можно перессориться с людьми и все испортить. А во-вторых... ну, это ладно, хватит и того, что во-первых. Зато я наконец-то хорошо выспался и на Цветной бульвар явился свеженький, как огурчик. Там мы с ребятами обо всем переговорили - о характере работы, об оплате... Мне, правда, пришлось приврать, будто у меня есть родственники-армяне и я приехал в Москву из идейных соображений - защищать единоверных армян. Оказалось, что у Ашота с Акопом в Москве нет никаких проблем ни с документами, ни с деньгами, ни с транспортом, так что дальше, собственно, и рассказывать нечего: в Ереван я мог попасть любым способом по своему выбору. Но я намекнул Ашоту, что опасаюсь встречи с КГБ, и потому меня повезли до самой Армении на автомобиле. Ашот все время был со мной, а водители и машины менялись в разных городах. "Теперь ничего не бойся, Виктор-джан,- говорил мне Ашот,- паспорт у тебя самый настоящий". Я его спросил:"Ашот, но ведь в этом паспорте написано, что я армянин?" Он ответил:"Не сердись, Виктор-джан, но у тебя такое лицо, что ты за любую нацию можешь сойти". Потом подумал и поправился:"Нет, за айсора, наверно, все же не сойдешь". Вот так я и попал в Нагорный Карабах...
- А потом в Абхазию?- заметил Ищенко тоном скорее утверждения, чем вопроса. Корсаков кивнул:
- Ну да, нетрудно догадаться. В Карабахе я свою миссию в целом выполнил: главные военные задачи армянам удалось решить, и воевать они стали значительно лучше. Ты же понимаешь, капитан: они - естественные союзники России в том регионе, так что, в сущности, я воевал за Россию. Точно так же было и в Абхазии. Грузины, конечно, вели там себя как скоты, когда вошли туда с оружием в 92 году, но я защищал там не столько абхазов, сколько российские интересы. С какой стати за здорово живешь отдавать Абхазию грузинам, которые последние годы только и делают, что плюют нам в лицо? Разве мы вправе спокойно смотреть, как усиливается такая Грузия? Сначала надо вышвырнуть грузин за Ингури, а потом абхазы сами помаленьку разберутся, кто их больше уважает и с кем им больше по пути. Так рассуждал не только я, а практически все русские добровольцы, которых там было очень много. Без них абхазы никогда не выиграли бы войну.
- А правда, что абхазы отличившимся добровольцам выделили после войны виллы на берегу моря?- спросил Ищенко.
- Ну, насчет вилл - это сильно сказано, а дома выделили.
- И тебе тоже?
- Мне предлагали, но я отказался,- беспечно сказал Корсаков. - Во-первых, жалко людей, которые раньше жили в этих домах - дома ведь отобрали у грузин. Во-вторых, зачем мне такая недвижимость? Работа моя в Абхазии закончена, а для отдыха есть места и поспокойнее. Пусть эти дома берут те, кому они нужнее.
За разговором они не торопясь дошли до станции метро "Маяковская". В метро они молчали, дабы не перекрикивать шум поезда и не привлекать внимания пассажиров столь необычной беседой. На станции "Войковская" они вышли в город и вновь зашагали пешком: по словам Корсакова, ходу им оставалось еще минут двадцать. Ищенко, которого розыскная работа приучила к пешему хождению, охотно согласился пройтись и прикупил в ларьке у метро пива в дорогу. Вскоре капитан сообразил, в какой примерно район они направляются. Эти места были ему хорошо знакомы. В частности, неподалеку находился огромный парк Тимирязевской сельскохозяйственной академии, к которому примыкала злополучная плодовая станция. Корсаков, с явным удовольствием оглядывая окрестности, негромко произнес: