— Да, владыка. Недостойная более не доставит вам хлопот, — вещать она закончила уже на коленях, подползая к руке ненавистной твари, чтобы припасть в благодарном порыве губами хотя бы за то, что кошмар последних дней закончился.
— Я смотрю, Фунчо́ хорошо тебя выдрессировал. Что ж, это отрадно. А то эти шлюхи сломались слишком быстро, и, признаться, изрядно мне надоели. Задуши одну из них, и тогда сможешь занять ее место, — а после сказанного сделал странный клацающий звук правой стороной рта, от чего замершие у его ног красотки пришли в движение.
Ошарашенная Пати́нда Раджвах, которая не могла уже точно сказать, как долго она в плену, лишь заторможенно уставилась на упомянутых. И на их попки, сначала неспешно, но всё стремительнее отдаляющиеся одна от другой, а затем резко сближающиеся, завершая очередной цикл звучным шлепком. Процесс толкания ягодицами сопровождался старательно сдерживаемыми стонами и отчетливым тяжелым дыханием. Причиной же тому служил массивный предмет, являемый взору каждым отдалением мягких округлостей двух бедняжек. Эта штука была даже более устрашающего вида, нежели та, что стала за последние дни для Патинды объектом приложения всех ее далеко не добровольных стараний и усилий. Вот только сейчас столь суровому испытанию подвергалось вовсе не то место, которое так интенсивно разрабатывалось Патиндой за время пребывания в стойле.
Содрогнувшись от воспоминаний, высокая и широкоплечая, но худощавая женщина с весьма тяжелой грудью и не уступающими плечам бедрами, та, чья кожа имела оливковый оттенок, а волосы были смолистые и еще не отросли после космоса, голубые же глаза придавали ее откровенно красивому лицу некой холодной хищности, так вот, она, наконец решившись, целеустремлённо направилась к своей жене. Лучше придушить одну из сук, рассудила некогда орденоносная адмирал матриархата Боданар, а сейчас сломленная невольница, чем вернуться в тот ужас. Туда, где в стойле, дабы не испытывать нарастающую боль от модифицированной нейросети, нужно было постоянно и старательно ублажать торчащий из стены массивный агрегат, а чтобы получить еду, так и вовсе заставить себя испытать оргазм. Поначалу, бесспорно, это было невероятно тяжело, но со временем рассудок ломается и вырабатываются новые рефлексы.
Ухватившись за горло тяжело дышащей Амида́лы Раджвах, которая сейчас была просто ближе, Патинда принялась душить ту. После перенесенного в стойле, ей уже было откровенно наплевать на то, что перед нею та, с кем она прожила более сорока лет, а связала свою судьбу по любви. Плевать, что у них трое детей, которых они заводили осознанно, совместно отбирая для зачатия самых достойных мужчин-производителей из элитных загонов. На то, что, в конце концов, Ами была всегда верным другом и единомышленником, никогда не строила козней или, упаси гипер, не устраивала свар из-за какого-нибудь смазливого самца. На всё теперь плевать, главное выжить, не сильно страдая. А сжимая свои руки на шее хрипящей, но неостанавливавшейся Амидалы, Патинда Раджвах думала лишь об одном: "Сдохни уже!" — ведь порядком надломленному ее рассудку было неважно всё пережитое с этой женщиной. Перед нею была помеха, которую нужно было устранить.
Секретарь Чвон умиротворенно созерцал, как эта гиперова ведьма собственноручно губит что-то дорогое ей. Дорогое той, кто нанесла его корпорации недопустимые убытки своей упертостью и принципиальностью. Месяц назад гордячку продало своё же руководство. Вместе со всей семьей и гостившей у них в тот момент любовницей-адъютантом. Дорого. Очень дорого это обошлось. Однако обставлено всё было, как теракт Кахиста́нских фундаменталистов, поэтому позже траты вполне окупились. Щедрые кредиты матриархату на борьбу с фанатиками, почти сразу вернувшиеся с военными заказами, сулили также серьезные доходы ещё и по процентам.
Чвон благодушно созерцал, как эта тупая деятельная дура, некогда лишившая корпорацию производственных мощностей и более чем миллиарда трудовых ресурсов на Пхукто́, что повлекло почти недельный простой, сейчас вся тряслась от страха. После качественной-то обработки кастратом-Фунчо. И как она скрежетала зубами, пока душила уже безумную свою жену, которая, в свою очередь, всё еще неистово нанизывалась на реплику шипастого естества Корди́йского рыбо-ящера. И всё это хоть как-то компенсировало тот урон репутации, что Чвон понес из-за этой безмозглой идиотки, не способной понять, что 2×2 — хрен там 4. Созерцаемое им позволяло хотя бы на краткий миг забыть тот жуткий доклад о простое, воспоминание о котором до сих пор вызывает острое желание вскрыть себе брюшную полость и преподнести ее содержимое в качестве извинения досточтимому председателю Вунг, чтобы как минимум избежать гораздо более жуткой участи.