— Ах, какой, — взвесили в руке Заболоцкая. — Я готова загладить свою вину, Господин.
— Да ну тебя. Тебе лишь бы шпекаться постоянно. Ну вот что ты делаешь? Ну зачем? Да ты с ума... левее давай. Во, это куда лучше будет. Давай, продолжай. Ох, о-о-о! Да. Тут. Ух, хорошо! Теперь слегка правее, ниже. Сильнее давай. Да давай, ничё страшного, вытерплю. Поглубже. И назад. И еще разок. Вот так! Жёстче...
— А, массаж? — раздалось откуда-то со стороны.
— О, Оленька, давай присоединяйся, раз пришла. В четыре руки будете меня мять. А то у меня там, между седьмым и третим позвонками, что то нехорошо щелкает.
— Ты ж целитель?
— А ты, Юля, не отвлекайся. И поглубже давай. Глубже массируй, говорю. Как показывал. Захватывай и надавливай более концентрированно. Да-да. Именно так, — отвлекся Селин на Заболоцкую, но продолжил. — Так что, Оль, идешь?
— Да ну вас. Извращенцы. Я-то думала... а они.
Глава 1.10
ГЛАВА 10
Михаил впился глазами в ее лицо. Ему было хорошо от того, что и как она делает, но то, как она смотрит на него — просто-таки наполняло его душу блаженством. Он уже отучился страдать на тему искусственности происхождения подобного, и просто вкушал мастерски приготовленное блюдо. И этим блюдом сейчас была Заболоцкая, способная дать фору любой из когда-либо подчинённых им женщин.
Юленька страстно отдавалась, ведь яростная скачка была ее любимым занятием. А то, что Господин попросил при всем при этом не уплыть в образы с закрытыми глазами, а одаривать его любящим взглядом в такой момент, не особо ее волновало.
Ей на самом деле нравился этот дурачок. Он хоть и был до невозможности мнительный и заполошный, но какой-то не злой и не мерзкий. Она очень не любила по настоящему злых людей.
А это его подчинение — Пфф. Ее аномалия не только тело сотворила идеальным и нестареющим, но и уже давным-давно вернула Юле ее самообладание. А то, что она продолжала играться в рабыню, так это ее почему-то очень заводило. Да и к ее спасителю, похоже, у Юлии и вправду возникли чувства, пусть он и такой дурашка.
Да, дуракам иногда везёт. Жаль, редко они это осознают и ценят.
Только вот, не очень Заболоцкой нравилось то, что вокруг Селина столько баб, и постоянно будут новые.
Миша же — даже и не замечал не то что Юлиных чуств, но и того, несколько более инициативнее она, чем другие его рабыни. Пусть Веру и Олю он и не считал таковыми.
Первую — он просто необъяснимым образом желал и готов был принять любые ее закидоны с шалостями. А она, всецело оправдывая такое отношение, отжигала даже не особо-то и нуждаясь в инструкциях да ностройке, так сказать, сценария. Так что тут тоже с инициативностью было не совсем штатно, но не столь выпукло на фоне общей экстравагантности личности Эльвиры.
А перед второй — его душа в последнее время просто-таки трепетала и благоговела. Ведь это же Оленька. Несравнимая ни с кем другим. Его маяк и якорь, идеал и образец незапятнанности, а также непорочности. В смысле, без скелетов в шкафу. Да и к тому же эта женщина, зная его давно и хорошо, аналогично не нуждалась в особо подробных инструкциях при той самой настройке модели поведения. Попросту говоря, достаточно было пары слов, чтобы получить желаемый результат, что важно, не отторгающий в итоге некой фальшью и ненастоящестью происходящего, как могло бы быть с другими.
Ну а все остальные были просто инструментом или жертвами. Юристка Света — уже поплатилась за все провинности, и Миша давно оставил ее с указаниями жить так, как бы она жила до него. Пусть у рабынь цель и желания именно ОН, но уточнение: «Этим ты исполнишь мои пожелания и сделаешь мне хорошо», — работали как надо.
Кадровичка Аня «Настенька» — перебралась в столицу и даже встречалась с какой-то лесбухой, с которой познакомилась через сеть. Миша, конечно, не одобрял противоестественные отношения, а иногда и решительно осуждал, но всё ж подкинул ей деньжат на обустройство, и чтобы детей могла опрелелить в хорошие учебные заведения. И, разумеется, проинструктировал их мать о необходимости скрывать свои половые пристрастия от них. Они же дети, поэтому пускай, когда вырастут, сами решают что и как.
Глазьева, бывшая Доктор Смерть — работала. Миша уже несколько раз производил «операции» над безнадежными. Этого он очень не любил, но ломал себя и заставлял ходить туда. Очень тяжело было видеть их.
Дети всегда вызывают в наших сердцах отклик, а больные дети — это больнее кратно. Осознание же того, что всем помочь не возможно очень угнетало Селина. Еще и на фоне того, что исцелить их для него не проблема. Чисто с технической точки зрения. Но вот сделать это без последствий, он порой никак не мог. Некоторых, конечно, он внес в список «чудо». И таких он инкогнито навестит чуть позже и без очевидной взаимосвязи с фондом, когда этот самый фонд им официально вроде как отказал.