— Вне всякого сомнения, если господин Лассаль уволит Фарида, того ждет блестящая карьера на киностудии!
— Предпочитаю оставить его у себя. Он мне слишком дорог. На вот, прочитай! — и Анри протянул Адальберу полученное им письмо.
Тот, присев на уголок стола, выпил свой кофе (он предусмотрительно принес три чашки) и быстро пробежал несколько строк. С его лица исчезла вся веселость.
— Скотина, сразу обо всем догадался! Вот почему вчера они устроили тут такой концерт! Ну и что, по-вашему, теперь нас ожидает? — задал он вопрос, глядя на своих собеседников. — А скажи, Альдо, в какой мере можно рассчитывать на твоего английского друга?
— Думаю, он окажет любую помощь. Он поехал сегодня в Каир встречаться с Генеральным консулом. Хочет рассказать ему о том, что тут происходит.
— Будем надеяться...
Телефонный звонок прервал его на полуслове. Лассаль наклонился к телефону, стоявшему на письменном столе. Всецело признавая его полезность, он в глубине души разделял неприязнь госпожи де Соммьер к этому не слишком древнему аппарату, казавшемуся чужеродным телом в его всецело обращенном к глубокой древности мире.
— Лассаль! Я слушаю.
Больше он ничего не сказал, но жутко побледнел. Адальбер протянул было руку, чтобы взять отводную трубку, но тот отчаянно замахал на него и тут же разъединился. Оба друга хором спросили:
— Чего он хочет?
— Кольцо. Говорит, что у него есть ключ и план. Нам на размышление дано сорок восемь часов. По прошествии этого срока Адальбер должен будет отвезти Кольцо в назначенное им место в назначенный им час. Один и, разумеется, без оружия.
— А если нет?
— Он на его глазах убьет Салиму.
Последовавшее за этим молчание могильным камнем придавило их к земле. Адальбер упал в кресло и машинально сдвинул тюрбан, ероша волосы на своей голове. Альдо встал и, подойдя к другу, ласково, но твердо положил руку ему на плечо:
— Если не найдем способа нейтрализовать его за это время, придется выполнить его требование. Другого выхода нет...
Не отвечая и не поднимая глаз, Адальбер накрыл его руку своей. Слова им были больше не нужны. Но только...
— Так, значит, оно все-таки у вас, это Кольцо? — не сдержался Лассаль.
— Нет! — прорычал Альдо, бросив на него злобный взгляд. — Но я знаю, где оно! Довольны?
— Недоволен! Нет!
Он так закричал, что в приоткрытую дверь просунулась голова Фарида. Лассаль жестом отослал его.
— Что будем теперь делать?
— Надо попытаться узнать, где он держит девушку, — ответил Альдо. — Откуда звонили?
— Из города или ближайшего пригорода. Это был не междугородный звонок. А вы подумали откуда? Из Хартума?
— Почему бы и нет?
— Потому что там другой начальник полиции. Тот, кто звонил, должен быть где-то здесь, неподалеку. Но где? Район довольно большой...
— И нет никаких свидетельств того, что он звонил из того места, где содержится Салима. Он мог звонить и от сообщника. И от Кейтуна, наконец, — сокрушенно проговорил Адальбер.
— В любом случае, если будем тут сидеть, маяться и задавать вопросы, на которые никто из нас не знает ответов, то далеко мы не продвинемся. Спасибо за кофе, господин Лассаль! — стал прощаться Альдо, направляясь к двери.
— Ты куда?
— Обратно в отель. Сегодня вечером позвоню в Каир. Надо предупредить Сэржента. И потом, есть одна идея...
Без лишних объяснений он отправился в «Катаракт».
Положив трубку на рычаг, Ассуари посидел еще, глядя на телефон и скрестив на груди руки. Он пытался подавить поднимающуюся ярость. Ни об одном произнесенном слове он не жалел: без малейшей жалости он убьет ту, что отвечала на его любовь лишь оскорбительным презрением и еще более оскорбительным молчанием.
Когда он сложил кусочки папируса, то сам приказал отпереть дверь, где держал пленницу вместе с ухаживающей за ней старой служанкой. Это была красивая, богато обставленная комната: там не было ничего, что могло бы не понравиться женщине. Принц сам следил за обустройством жилища, желая устроить обрамление, достойное ее красоты, в ожидании момента, когда она позволит ему заключить себя в объятия.
В тот день он вошел к ней полный радости и надежды.
Она, как обычно, сидела на голубом бархатном пуфе с золотыми вышивками, закутанная в черное, отказавшись от одежды других цветов, недвижимая, даже неподвижная. Ее красивые руки беспомощно лежали на коленях, а взгляд был обращен куда-то вдаль. Когда он вошел, она даже не повернула головы. Он сел напротив, чтобы, по крайней мере, оказаться в поле ее зрения. Тогда она закрыла глаза...