Имя твое — защитник справедливости;
Я не пропущу тебя, — сказала левая створка двери, — если ты не назовешь мне мое имя,
Имя твое — защитник сердечной справедливости;
Я не пропущу тебя, — сказал дверной порог, — если ты не назовешь мне мое имя,
Имя твое — колонна, поддерживающая землю;
Я не отворю тебе, — сказал замок, — если ты не назовешь мне мое имя,
Имя твое — тело, рожденное Матерью;
Я не дам тебе вставить ключ, — сказала замочная скважина, — если ты не назовешь мне мое имя;
Имя твое — глаз Крокодила Себека, владыки баку».
— Я и не знал об этом тексте, — удивился Адальбер. — Откуда вы его выкопали?
— Это волшебное заклинание, предназначенное для того, чтобы отворить врата на пути причащения усопшего. Оно содержалось в «Книге мертвых», хотя сам я его там никогда не видел. Я откопал это заклинание у старого ворюги Юсуфа Хаима. А ты знал о нем?
— Нет, а то бы вспомнил, хотя на самом деле в нем нет ничего нового: мы и так знали о чрезвычайной важности имени в античном Египте. У кого нет имени, тот не существует. Именно поэтому каждый следующий фараон после смерти своего предшественника, если он не был с ним в согласии, торопился уничтожить его картуши на зданиях...
Альдо все это время стоял, изумленно слушая разговор двух археологов. Он уже хотел было на цыпочках выйти из кабинета, но тут Анри Лассаль неожиданно опустился из заоблачной выси на землю:
— Адальбер! Мой мальчик! Вот уж неожиданная радость! Как, кстати, ты тут оказался? Иди, я тебя поцелую!
Он встал с пуфика, что позволило немому свидетелю этой сцены констатировать, что «мальчик» был на целых полголовы выше Анри. Однако, едва обняв Адальбера, хозяин дома тут же оттолкнул его:
— Негодник, как ты мог до сих пор не представить мне своего друга? Во всяком случае, князь, я уже и так давно о вас знаю. Этот мальчик упоминает о вас в разговоре каждые десять минут. И, само собой, я в курсе практически всего, что касается ваших совместных приключений! Главное, чтобы память не подвела! Что поделаешь, возраст! Но я так рад, что вы приехали ко мне! Просто повезло, что этот несчастный отель забит до отказа! Альдо на секунду показалось, что его сейчас тоже расцелуют, но был удостоен лишь крепкого рукопожатия. И в доброй улыбке хозяина, освещавшей его глаза орехового оттенка, читалось удовольствие от встречи и радость принять нежданного гостя у себя.
— Недолюбливаете «Олд Катаракт», месье?
— Наоборот, обожаю, но только когда там живут исключительно постоянные клиенты. К сожалению, вот уже четыре или пять лет он стал обязательным перевалочным пунктом на пути тех, кто хоть как-то известен на этой земле: глав государств, кинозвезд, американских миллиардеров (эти даже хуже остальных), не считая, конечно, английских знаменитостей, ведь Египет — не что иное, как закамуфлированная колония Великобритании! И, естественно, что раут, навязанный нам губернатором, под завязку заполнил отель! Но что это я, все болтаю, болтаю! Идите же, размещайтесь. Встретимся на закате и отведаем местного вина на террасе.
— А как нам одеваться? — забеспокоился Альдо, когда они направлялись каждый в свою ванную. — Я не сообразил купить себе галабию!
— Ты что, подумал, что попал в гости к какому-нибудь торговцу коврами? Он настоящий джентльмен, старина! Здесь переодеваются к ужину. Он соблюдает этот обычай, даже когда ужинает один! Ох, чуть не забыл: расскажем ему о смерти Эль-Куари, но об истории с Кольцом пока умолчим. Ведь его легко могли забрать злоумышленники!
— Почему это? Не доверяешь ему?
— Еще как доверяю! Но он помешан на легенде о Неизвестной Царице. Ты обратил внимание на его страсть к именам?
— Да, конечно.
— Это он ищет ее имя, и уже много лет подряд. И уверен, что если найдет, то сможет отыскать и путь к гробнице, потому что якобы тогда он позовет ее и она ему ответит!
— А может, он слегка не в себе?
— Да нет, просто влюблен. Не смотри на меня так, я знаю, о чем говорю. За эти годы он создал в своем воображении образ Царицы и влюбился в него без памяти. Он мне даже как-то сказал, что видел ее во сне.
— А он так и не женился во второй раз?
— Не подумай, что он живет как монах. У него были любовницы, хотя и не так много, и эти связи всегда были недолговечны. Никто из них не выдерживал сравнения с мечтой. Кроме того, он стал женоненавистником.
— Зачем тогда вообще ему что-то рассказывать?
— Затем, что я хочу, чтобы он отвел нас к Ибрагим-бею. Просто счастье, что он здесь, потому что Анри — его единственный друг из европейцев.