— Вы теперь мои папа и мама? Насовсем? Вы меня назад не отдадите?
И каждый раз Наташа обнимала его и говорила, что они не отдадут его никому на свете. Постепенно мальчик успокоился, привык, и теперь кажется, что он был здесь всегда. Даже внешне он стал похож на Наташу, и, если они вместе идут по улице, какая-нибудь досужая тетка не преминет восхититься — надо же, весь в маму!
И Армен прямо сияет. Он не упускает случая поиграть с Колей в футбол во дворе, каждое воскресенье возит его то в цирк, то в зоопарк, то в детский развлекательный центр с роллердромом и пейнтболом. Как-то вечером, когда Наташа с Колей уехали к маме в Питер погостить на несколько дней, он зашел в гости — посидеть, кофе попить.
— Представляешь, совсем обалдел один в квартире! Куда ни ткнись — игрушки или женская хурда-мурда… Тоскливо. Кушать и то не могу! И как я раньше один жил?
После знаменитого Верочкиного кофе он заметно повеселел и принялся рассказывать про очередные Колины проделки. По всему выходило, что более умного, сообразительного и талантливого мальчугана свет еще не видел никогда.
— Прикинь, вчера дом нарисовал, елки кругом, река, рыбы в ней плавают… А рядом — мужик такой огромный, домик ему по колено! Я спрашиваю — это кто? А он говорит — ты, папа! Я присмотрелся — и правда похож. Даже щетину нарисовал! Говорю — а почему такой большой? Он же в дом не пройдет! Знаешь, что он мне ответил?
— Ну, и что же? — Верочка оперлась о стол, вся подалась вперед, ожидая услышать очередной перл гениального ребенка.
— «Потому что — папа!»
Армен поднял указательный палец и радостно рассмеялся, словно сам превратился в ребенка ненадолго.
— Да, похоже, ты жизнью доволен, — протянул Максим, — теперь у тебя все есть — дом, жена, сын…
Армен сдвинул брови и очень серьезно ответил:
— Знаешь, Максим-джан, вот такой пацан! Я всегда такого хотел.
Максим чуть улыбнулся, вспомнив о новоявленном родственнике. Со стороны посмотреть — так на первобытного человека похож, только каменного топора не хватает, а оказался честным и храбрым парнем. Ему самому жизнь спас, можно сказать — с этого, собственно, и началось их знакомство…
Он почувствовал несильную, но вполне ощутимую боль в виске. Вот не надо об этом вспоминать, не надо! Прошлое давно забыто и похоронено, и ни к чему отпирать запретные двери.
«Каждый день в лагере нашем протекал по раз и навсегда заведенному распорядку. Жили мы в палатках прямо возле раскопа, только сам профессор Шмелев с дочерью снимали две комнаты в деревне, у вдовы-казачки Евфросиньи Федоровны. Конни очень сердилась, но старик был непреклонен — девушке неприлично жить среди молодых мужчин!
Вставали рано, часов в шесть, умывались ледяной водой из родника, наскоро завтракали, а дальше начиналась работа. Археология не терпит суеты и поспешности, приходилось часами очищать кисточкой какой-нибудь древний черепок или позеленевшую бронзовую бляшку, извлеченную из земли. Потом найденные реликвии нужно было зарисовать, сфотографировать и описать подробнейшим образом…
В общем, работы было более чем достаточно. Трудиться приходилось буквально не поднимая головы, и времени едва оставалось на то, чтобы наскоро пообедать да искупаться в море вечером, когда дневная жара спадала немного.
Старшие мои товарищи сперва немного чуждались меня — ведь студентом в экспедиции был я один, а они уже закончили университет! — но постепенно привыкли, тем более что я очень старался не отстать от них и не боялся тяжелой работы. Даже успел подружиться с серьезным, вечно задумчивым Андреем Мерцаловым, которого в университете прозвали Сократом за высокий лоб и поистине энциклопедическую эрудицию, а это дорогого стоило…
Но главное — Конни была рядом, каждый день, каждый час! Поначалу она дичилась меня немного, но я постоянно чувствовал на себе ее взгляд — влажный, вопрошающий, будто ждущий чего-то. Мало-помалу напряжение между нами пропало, и вскоре она стала со мной так проста и сердечна, что иногда мне казалось, будто я знаю ее всю жизнь.
Чаще всего она была весела, как птичка, охотно рассказывала о гимназии Брюхоненко на Кисловке, где училась, о подругах и классных дамах, о своей гувернантке мисс Дженнерс — особе придирчивой и педантичной, но доброй и искренне привязанной к воспитаннице. Она-то и придумала звать ее Конни… „Like as my lovely niece!“[4] — часто повторяла она, показывая фотографическую карточку девочки в кружевном платьице с белокурыми кудряшками до плеч. Конни привыкла к этой девочке с детских лет, как привыкают к картине, висящей на стене, и немало удивилась, когда мисс Дженнерс получила известие о том, что ее племянница вышла замуж за офицера-артиллериста и уехала в Индию. Кажется, и тетушка была удивлена не меньше…