Высокий, плечистый капитан из десантных войск в лихо заломленном голубом берете устроил новобранцам настоящее испытание — заставил бежать кросс на время и подтягиваться на турнике. Тогда еще слово «десант» звучало гордо, попасть в элитную часть было лестно для каждого, и ребята старались изо всех сил.
Только Сурик Амбарцумян после первого же подхода к перекладине свалился как мешок с картошкой. Максим даже удивился — почему? Ведь сам же рассказывал, что до армии учился в спортшколе, имел разряд по спортивной гимнастике, в соревнованиях участвовал! Даже здесь, на сборном пункте, Сурик по нескольку часов тренировался, делал «подъем переворотом» и крутил «солнце», к зависти и восторгу своих товарищей. По утрам, когда умывались, видно было, как литые мышцы перекатываются под гладкой смуглой кожей.
А сейчас он выглядел таким беспомощным и слабосильным, с сутулыми плечами, неловкими, замедленными движениями, что просто смотреть жалко.
— А ты чего? Каши мало ел?
В голосе капитана явственно звучало презрение к его слабости, но Сурика это, казалось, ничуть не задевало.
— Нет, не могу! Высоты боюсь с детства, — сказал он, виновато улыбаясь. Простите, мол, вот такой я…
— Ладно уж, иди отсюда, нам такие не нужны!
Капитан безнадежно махнул рукой и отошел. А у Сурика вид почему-то был ничуть не расстроенный, напротив — вполне довольный.
— Ты что, заболел? — спросил у него Максим.
Сурик недовольно нахмурился, посмотрел на него как на недоумка и снисходительно ответил:
— Я что, дурак, что ли? В десантуру заберут — там вздохнуть не дадут, загоняют до смерти. И в Афган их отправляют регулярно. Не знаю, как ты, а я еще жить хочу!
В следующий раз, когда приехал толстый, лоснящийся, как отъевшийся кот, прапорщик из службы обеспечения ракетной части, Сурик вышел вперед из строя и поведал, что проучился два курса в кулинарном техникуме и почти год проработал в кафе, умеет готовить все блюда русской и армянской кухни. Прапор одобрительно покивал, и Сурик пошел собирать вещи. Так и прослужил два года поваром…
А Максим — остался. Невелик же оказался спрос в армии на студентов-историков! На сборном пункте он провел почти два месяца, изнывая от жары и скуки. Хотелось, чтобы это бесцельное сидение кончилось поскорее. Максим даже обрадовался, когда на раздолбанном запыленном «Урале», который будто только что свернул с фронтовой дороги, приехал мрачный сержант-сверхсрочник и забрал их, оставшихся.
Оказалось, что радовался он совершенно зря. Мотострелковая часть в горной Шемахе, где он в конце концов оказался, была местом отнюдь не райским.
Сначала всех постригли наголо. Максим так и не понял — зачем. Разве что со вшивостью боролись… Скорее всего, настоящая цель была совсем иная — обезличить, сделать всех одинаковыми. Он знал, конечно, что так и будет, но, когда зажужжала машинка и он увидел, как волосы падают на пол, стало как-то не по себе. Было в этом что-то от монашеского пострижения, словно вместе с волосами терял он нечто важное… Свободу, наверное, право жить «как себе любо» и распоряжаться своей жизнью.
Часть оказалась укомплектована в основном выходцами из национальных республик. Только здесь Максим впервые убедился воочию, что «союз нерушимый республик свободных» представляет собой отнюдь не монолитную силу, а клубок неразрешимых противоречий.
Тихие, молчаливо-упорные, немного угрюмые латыши и литовцы сторонились остальных, узбеки часами лопотали на своем непонятном языке, усевшись в кружок, а уж если заведется в роте хоть один чечен или дагестанец — все, пиши пропало. Даже офицеры не всегда отваживались связываться с ними.
Максим чувствовал себя так, словно попал в иной мир, живущий по своим, непонятным законам. В день присяги оказалось, что внятно произнести не бог весть какой мудреный текст в своей роте способен он один. Остальные либо плохо понимали по-русски, либо вообще читали по складам, что было особенно дико и странно. Максим привык думать, что неграмотность в СССР победили сразу после Гражданской войны, а вот поди ж ты…
Он стоял перед строем, держа в руках красную папку с вытесненным золотом гербом, и читал с выражением — совсем как в четвертом классе, когда их принимали в пионеры:
— Я, Максим Сабуров, вступая в ряды Вооруженных сил Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…