— Федька один остался, младшенький. Последыш он у меня… Такой мальчик был — утешение одно. И красавчик, и умница, и в школе всегда первый, на клиросе пел, даже батюшка наш, отец Варсонофий — упокой Господь его душу! — всегда его в пример ставил. А чуть подрос — пошел в мастерские, учеником по слесарной части. Так мастер — и тот хвалил! Руки, говорит, золотые… Глядишь, человеком бы стал, женился, зажил по-честному, да, видно, не судьба.
Анна Филимоновна произнесла эти слова так спокойно — и безнадежно в то же время, что Александр невольно вздрогнул. Сколько же горя должна была вынести эта женщина? А она все говорила и говорила, словно спешила выплеснуть все, что таила в себе долгие годы:
— Время-то какое было — не приведи Господи! Я уж, грешным делом, радовалась, бывало, что Петр Савельич мой помер еще до войны, не увидел этакую страсть. И причастили, и схоронили его по-людски, как полагается, я и панихидку отслужила… А теперь что? Зароют, как собаку, и все! Озверели люди.
Анна Филимоновна сокрушенно покачала головой и продолжала:
— Если бы не Феденька — сама бы давно померла. Холод, дров нет, есть нечего, а он всегда приносил. Я, бывало, спрошу — откуда, сынок? А он только засмеется да рукой махнет — не вашего, мол, ума дело, мамаша! У меня кусок в горло не идет, чую, что ворованное ем, а голод-то не тетка! Эх, грехи наши тяжкие… А потом, как в Москву подался, и не знала, что с ним. Раз в полгода приедет, денег привезет, дома поживет денька два, отоспится, как зверь в лежбище, — и снова прочь. Уж как я просила — живи как все! А он — нет, мамаша, не могу больше! Видать, линия у меня такая.
Она тяжело вздохнула и бережно спрятала фотографию в нижний ящик комода.
— Ты вот что…
Анна Филимоновна сняла очки и аккуратно отложила их в сторону.
— Я так вижу, тебе ехать некуда. А я — одна совсем. Оставайся, живи здесь! Городок у нас тихий, люди хорошие. Я, правда, не знаю о тебе ничего, может, ты вор али убивец какой…
Александр дернулся было всем телом, как от удара, хотел сказать, что ни в чем не виноват и в тюрьму попал только потому, что имел несчастье родиться в одной из семей, что многие века составляли «соль земли русской», а вот теперь по одному слову маленького, картавого лысого человечка отнесены оказались к «вредным насекомым», вроде блох или тараканов-прусаков… Хотел объяснить это простой и доброй русской женщине, что не дала ему умереть в пыли за порогом, как бродячему псу, но вовремя осекся — вспомнил покойного комиссара Кривцова. И вправду — «убивец»… А потом — по документам-то он теперь Колесников! Хоть и не дознались про его несчастную любовницу, и тот собутыльник, которому пробил он голову в пьяной драке, благополучно выжил и поправился, но все равно Александр почувствовал неизвестно откуда взявшееся, почти абсурдное чувство вины.
Анна Филимоновна помолчала недолго, подперев щеку рукой, подумала и сказала совсем тихо:
— А не хочешь, так и не говори ничего. Не мое это дело.
И так вижу — ты человек смирный.
Она убрала со стола, чуть прикрутила керосиновую лампу и склонилась над шитьем.
— Ты кем был-то раньше? — спросила она.
Что тут ответить? Студентом? Солдатом? Сотрудником секции по работе с мофективными детьми? Александр подумал недолго и ответил:
— Учителем.
Анна Филимоновна как будто обрадовалась, и лицо ее осветилось улыбкой. Сейчас стало заметно, как хороша она была когда-то, в молодости…
— Это дело хорошее! Правильное дело. У нас тут тоже школа есть, только учителей не хватает. Директор Степан Петрович человек образованный, еще в прежние времена реальное училище окончил в самой Москве. Только трудно ему. Почитай, один за всех справляется! Ты женат ай нет?
— Женат.
— И правильно! Нехорошо человеку одному. Ты напиши ей, пусть приедет. Места хватит, живите!
И снова стало тихо, только тикали ходики в тишине да канала вода из рукомойника. Александр все так же сидел у стола. Хотелось сидеть так бесконечно долго, не двигаться, слушать хозяйкины длинные разговоры, смотреть, как мелькают ее руки… Он и сам удивлялся — почему ему так хорошо здесь?
«Так, совершенно неожиданно для себя, я обрел тихое пристанище, постепенно привык к мирному течению жизни маленького городка, где все дни похожи один на другой, и иногда мне казалось, что я жил здесь всегда…»
А может быть, и правда, покой — это все, что нужно человеку? Тем более такому, как Александр Сабуров, — усталому, измотанному, изверившемуся, потерявшему близких?
Максим вспомнил, как когда-то, еще школьником, после седьмого класса, ездил на каникулы к дальним родственникам в Бузулук — маленький, сонный городишко в Оренбургской области. Наташка тогда сдавала экзамены в институт, и мама настояла, чтобы он уехал ненадолго. «Нечего болтаться в городе!» — твердо заявила она, и пришлось подчиниться. Мама, вечно занятая на работе, ужасно боялась, что сын, предоставленный самому себе, непременно свяжется с дурной компанией.