Марфа задумалась. Насчет глаза да памяти ей понравилось. Она ж тут самая молодая, глазастая да толковая.
– А зря ты, Нина, говоришь, что никто не заприметил. Я всех помню и вижу. Вот расскажи мне, каков он был – я и вспомню сразу.
Нина описала ей подробно умершего, и сложение, и тунику с воротом, и сапоги. При описании сапог Марфа вскинула голову.
– Вот, говорю ж, помню я его! На нем еще плащ был. Крепкий такой, шерстяной. Но поношенный. И кошель. Кошель у него был с вышивкой с арабской. Нитки синие и серые, узор – все кружки да петельки. И сапоги помню его. Шитье и нос поднятый.
– Ох и глазастая же ты, Марфа! Удивительно, как у тебя это получается? Небось, еще и вспомнишь, с кем он вошел, может, беседу с кем вел или за столом один сидел?
Служанка опять задумалась. Нина молчала, затаив дыхание. А ну, как еще что вспомнит. И точно, у Марфы опять носик вытянулся, как у лисицы, и она затараторила:
– Вошел он не один, еще с ним люди ввалились. Да только он сразу от них отошел и к столу в самом темном углу подсел. Там уже сидел кто-то в плащ закутанный по самую макушку. Даже и не видела, как он там появился. Я было к ним сунулась, спросила, может, подать чего. А этот, закутанный, на меня шикнул злобно, отмахнулся. Как ушел он – я не видела. А тот, который твой… ну то есть, которого убили потом, как один остался, то вина потребовал да еды. А после подошел к хозяину и расплатился.
– Вот ведь бывают такие толковые служанки – все помнят, все видят. А тот, что в плащ закутан был, часто к вам приходит?
Марфа головой помотала:
– Первый раз его видела.
– И долго они разговаривали?
– Я вот не скажу, долго ли. Таверна полна была, только успевай подавай.
– А за этим, которого убили потом, кто еще вышел из таверны?
Марфа, подумав немного, вздохнула разочарованно, головой помотала:
– Не видела. Когда он к выходу двинулся, хозяин меня в подпол за вином послал.
– А сейчас хозяин-то твой где? Я бы у него вина заодно купила, раз уж зашла. А то в лавки идти сил нет.
– А нет его, ушел к мяснику недавно. Я передам, так он тебе пошлет вина, как вернется.
Нина, поняв, что больше девице рассказать нечего, поблагодарила, монетку ей оставила за помощь. Да попросила, чтобы если опять тот, в плаще черном, к ним придет, чтоб послала к ней весточку.
Марфа, предчувствуя выгоду и возможные новые сплетни, кивнула, сдерживая ухмылку. Нина оставила таверну и направилась к порту.
Гавань привычно встретила ее шумом волн, скрипом деревянных помостов, криками чаек, громкой руганью грузчиков, тянущих раздутые тюки. Разноязыкая речь неслась отовсюду. Нина на многих языках и понимала, и объясниться могла худо-бедно. Скифская речь как рубленая, жесткая, но у северян более певучая, чем у южных народов. Язык северных славян Нина знала неплохо – спасибо Доре-Добронраве, что обучила воспитанницу. Латинский тут и там звучит, этот тоже язык знакомый, простой. Гортанный говор восточных стран Нина понимала плохо – и народов там много разных со своими языками, и беседу ведут они иначе, чем принято в империи.
Запахи здесь были тоже смешанные. Сегодня ветер был сильный, быстро разбивал и уносил сомнительные ароматы гниющих водорослей и свежепойманной рыбы.
Нина, придерживая у горла мафорий, остановилась на деревянном помосте, не очень понимая еще, зачем она сюда пришла и как в такой толпе можно что-то выяснить. От стены она старалась держаться поодаль – помнила, как когда-то ей на голову камень со стены сбросили, пытаясь убить.
Нина остановила молодого взъерошенного коммеркиария Иоанна. Тот спешил от пристани, прижимая к груди табличку и деревянный ларец. После обмена приветствиями и обсуждения здоровья его жены, недавно родившей первенца, аптекарша расспросила его про пришедшие за день до того корабли. Выяснила, что вон та торговая галера пришла с Сицилии, парусники торговые из Антиохии приходили, да вчера уже отчалили, две ладьи варяжских заходили, прошли к подворью Маманта. А несколько кораблей из Рима и из Венеции пришли на прошлой седмице еще. Посетовав на крикливого младенца, что ночами спать не дает ни ему, ни жене, ни соседям, он распрощался и споро зашагал к воротам. Разбитые его просоленные кампаги оставляли глубокие следы на влажном песке. Нина потерянно глядела ему вслед. Надо бы зайти к его жене, отвар из фенхеля занести для крикуна.
Подняв взгляд, Нина увидела, как из городских ворот выходит сикофант Никон, направляясь к пристани. Вот уж с кем встречаться не хочется – увидит сейчас, опять прицепится, что в его дела лезет да под ногами путается.