– Ты сама себе враг, Нина. Как ни пытаюсь я тебя от беды оградить – ты опять в нее забираешься. С купцом этим еще… – Он махнул рукой.
– С каким купцом, почтенный Никон? – Нина перестала дышать, дожидаясь ответа.
Лицо Никона покраснело от злости:
– Не тебе задавать мне вопросы, аптекарша! Отправляйся домой. Если попадешься опять мне на глаза – узнаешь, каковы подземелья Халки!
Он быстро зашагал по улице к дому, по-бычьи наклонив вперед голову.
Нина без сил поплелась к аптеке. Мысли вертелись в голове мрачные, безнадежные. Как она, обычная аптекарша, кольцо найдет, за которым охотятся и великий паракимомен, и хозяйка лупанария, и латиняне. А она меж ними как зерно в жерновах – не заметят, как перемелют. И друга милого не спасет, и сама пропадет! Нож, и тот не увидала. Хотя раз там скифские письмена, значит, можно хоть поспрашивать на подворье у славян. Язык она худо-бедно знает, да там купцы все и по-гречески говорят, так что не пропадет аптекарша. Уж всяко лучше искать да расспрашивать, чем скамью задом протирать да слезы лить. Сейчас туда добираться поздно – солнце вон уже за купола перевалило. Завтра с утра и отправится.
Подойдя к дому, Нина увидела сидящего на ступенях мрачного Галактиона. Охнула, вспомнив, что обещалась с ним на ипподром сходить. И хоть не до ипподрома ей сейчас было, да только обещания выполнять надобно. Да и все одно непонятно, куда теперь идти, где хозяина ножа искать.
Парень, увидев аптекаршу, поднялся. Шепотом, чтоб скандал на улице не учинять, отчитывать принялся. Уставшая Нина пообещала вот прямо сейчас с ним пойти. Только снадобье для Стефана положит в корзинку да на задний двор забежит.
Галактион даже заходить не стал, так и стоял под портиком, сложив руки на груди и сердито насупившись. Он, волнуясь за непутевую аптекаршу, уже и по соседям пробежался, и в гавань сбегал, и в пекарню.
Пока шли по шумной жаркой Мезе к ипподрому, Нина оправдывалась, что иной раз к больному вызовут и нельзя отказать, да и задержаться приходится порой. Сама потихоньку перекрестилась, прося у Господа прощения за вранье отроку. И правда ведь волновался Галактион за нее, поди, после всех происшествий-то. Попросила пока про коня рассказать, за которым его приставили ухаживать. Тут юный конюх и оттаял.
Рассказ завел, руками размахивал, едва не подпрыгивал. Ну не конь, а золото просто. Молодой да сильный. Мало кого к себе подпускает, необъезженный еще толком. Из всех только старшего конюха да Галактиона привечает. А на остальных скалится, голову вскидывает, укусить норовит. К нему с заду и подойти все опасаются – пуглив еще, взбрыкивает.
Нина слушала, качала головой. Она лошадей боялась, особенно после того как первый муж Гликерии под колесами колесницы погиб.
За разговорами добрались до колонн, что обступают площадь Августеона[29] стройными мраморными стражами. Позади площади был виден сияющий огромный купол собора Святой Софии. Солнце, отражающееся от статуи Юстиниана на каменном столбе в центре площади, ослепило Нину.
Галактион повернул и пошел вдоль каменной стены ипподрома к неприметным деревянным воротам в углублении. Постучал, переговорил с открывшим ворота дородным детиной, махнул Нине, чтобы заходила.
Аптекарша попала в галереи под амфитеатром. Под сиденьями для зрителей, что взбирались до самого верха стены, было достаточно места и для лошадей, и для людей. Здесь суетились конюхи и слуги ипподрома. Одни вели коней на выгул, другие таскали корм, кто-то чинил упряжь, сидя на солнышке. Пол был посыпан опилками. Слева проходы вели к разделенным перегородками стойлам для лошадей. Висели резко пахнущие конским потом сбруя, попоны, стояли низкие кадки с водой. По другую сторону от входа перегородки были тряпичные, ветхие. Оттуда доносился женский визгливый хохот, громкие разговоры и споры, несло дешевым вином и смрадом нечистот.
Нина, не зная куда себя девать, остановилась у одного из высоких каменных столбов, уходивших стройными рядами в обе стороны. На ипподроме она не была ни разу. А уж здесь, в этом конном царстве, и подавно ей было не место.
Галактион велел ей подождать и нырнул в переходы.
Она поставила на пол корзинку и, боясь помешать, сделала шаг в сторону, чтобы уйти с прохода, да задела деревянные вилы с короткими зубцами, те грохнули на пол. Поминая святых угодников, Нина наклонилась, чтобы поднять их, а разгибаясь, почувствовала, как кто-то грубо схватил ее чуть ниже пояса.
Аптекарша развернулась и огрела поднятыми вилами охальника. Тот ойкнул и отшатнулся, а Нина, вспомнив о том разбойнике, что на днях ее ограбил, замахнулась вилами заново. Увидев разъяренное и решительное лицо ее, бородач отступил было. Но, устыдившись, что бабы испугался, шагнул опять вперед, лицо злое, аж зубы оскалил. Нина, выставив молча вилы, не двинулась с места, спина захолодела от страха. Ведь ее сейчас эти конюхи затопчут – кому она потом пойдет жаловаться? Опять полезла туда, где почтенным женщинам не след появляться.
29
Площадь, прилегающая к Большому Константинопольскому дворцу и собору Святой Софии (