– Спасибо, что так скоро пришел, почтенный Никон.
Тот посмотрел на нее быстро, но внимательно, словно проверяя, что все в порядке. Взгляд его задержался на черном локоне, выбившемся из-под платка и прилипшем к влажной от жары шее женщины. Он отвел глаза. Нина невольно потянулась рукой к шее, смутившись.
Шумно выдохнув, Никон с сердитым видом плюхнулся на скамью с подушками у аптекарского стола.
Знакомая уже с его дурным настроением на голодный желудок, Нина молча положила на плоскую широкую миску куски вчерашнего хлеба и твердый соленый сыр. Не произнеся ни слова, села, опустила голову и продолжила растирать ароматные зерна. Пестик в ее руке подрагивал, колотясь в ступке сильнее, чем надо бы.
Никон фыркнул, но взялся за хлеб и сыр. С полным ртом пробормотал:
– Рассказывай, Нина. Куда опять влезла?
– Я, уважаемый Никон, утром дверь в аптеку лишь открыла. А на пороге умирающий сидел, к моей двери привалившись. Сколько он там сидел – неизвестно, но, судя по тому, сколько крови натекло, не шибко долго. Порезали его далеко от моего дома. Он кровью истек. Рана в животе глубокая, справа, острым ножом нанесена, как будто вверх маленько. Нутро задели. С такой раной выжить никому не суждено. Одежда вся кровью пропиталась. Видать, добирался, бедолага, из последних сил.
– А почему к тебе полз? Откуда ты его знаешь? – Взгляд Никона скользнул по ее лицу, спустился к вороту туники.
Аптекарша опустила глаза:
– Почему ко мне – одному Богу известно. Может, знал, что аптека тут? Да и вывеска вон висит же. Знать его не знаю. По речи и одежде – ромей[5], а сапоги арабские. И в соли сапоги, видать, из гавани пришел.
– И кто его зарезал, не знаешь?
– Откуда же мне знать, почтенный Никон? Я женщина порядочная, по ночам сплю, с разбойниками не шастаю.
– Знаю я, как ты спишь по ночам, – буркнул Никон.
Нина покраснела, отставила ступку.
– А ежели ты старую историю вспоминаешь[6], – понизила она голос, – так грех тебе. Если бы я тогда по ночным улицам не пробиралась ко дворцу, так ни меня, ни императора в живых бы сейчас не было.
Она сердито сложила руки на груди. Никон поднялся и отряхнул крошки с туники.
– Показывай своего раненого.
– Так он уж не раненый, а почивший. Дух испустил. – Она перекрестилась, опустив глаза.
Нина провела Никона за холстину, что перегородила комнату.
Сикофант сморщил нос. Запах и правда был тяжел.
– Это его сапоги? Сняла зачем?
– Он беспокоился очень, все про кольцо какое-то говорил. Вроде как забрать его надо да отдать кому-то. А кому – не сказал. Вот я кольцо и искала.
– И где кольцо?
– Да в том-то и дело, почтенный Никон. Нет кольца. В тунике нет, пояса на нем не было, плаща тоже, ни кошеля, ни сумы. В сапогах ничего не спрятано.
Сикофант угрюмо посмотрел на нее.
Нина поправила платок, сжала ворот столы, но взгляд не отвела.
– И зачем ты кольцо искала? Почему меня не дождалась?
– Волновался он очень. Я подумала, может, он невесте или жене своей нес кольцо. Или матери. Вот и поискала, чтобы никто не обобрал его. Я ж не знала, что именно ты придешь…
– Кольцо, значит. Врешь ведь, небось, нашла да спрятала? Вы, женщины, на украшения падки, знаю я вас.
Никон шагнул к ней ближе, не отводя взгляда.
– Я сейчас велю твою аптеку обыскать. Говори, где кольцо припрятала?!
Нина отступила в испуге, широко перекрестилась на икону.
– Богом клянусь, не было при нем никакого кольца! Если бы я про кольцо не упомянула, ты и не знал бы, что оно пропало. Стала бы я про него говорить, если сама и украла?!
– А может, не аптеку, а тебя обыскать надобно? – произнес сикофант чуть тише, склонившись к ее лицу. Глаза его задержались на ее судорожно сжатом вороте, скользнули ниже.
Нина задержала дыхание от возмущения. Голос ее зазвучал низко, презрительно:
– В твоей власти и меня обыскать. Сам до такого непотребного дела опустишься или равдухов заставишь беззащитную аптекаршу позорить?
Никон выпрямился, отвел взгляд. Почесав бороду, шумно выдохнул:
– Вот что ты за женщина такая – вечно куда-нибудь влезешь, куда порядочной горожанке не следует.
– Так он же сам ко мне на порог пришел! Чем же я виновата? – Нина говорила сердито, отворачивалась от сикофанта. – А уж насчет, куда влезу – нам, аптекарям, порой в такие места влезать приходится, я тебе даже рассказывать не буду.
Увидев, как сикофант прищурился, Нина заговорила снова:
– Облегчить-то умирающему последние часы да кольцо его невесте или матери передать – это дело благое, не зазорное. Ты, почтенный Никон, коли дознаешься, кто он, проследи – если найдется кольцо, чтобы оно до родни дошло. Уж очень он волновался, только ни кто порезал его, ни имени своего не назвал. Все про кольцо и твердил.