– Приведи ко мне Нину. Я хочу узнать у нее, что и как произошло. Ты сказал ей, что ищешь кольцо?
– Да. Я даже пригрозил, что если она знает, где кольцо, то лучше рассказать, иначе ее могут обвинить в государственной измене. Но она не умеет врать – у нее и правда нет кольца.
– Я тебе верю, просто хочу с ней поговорить. Сделай милость, пошли за ней, пусть приходит сегодня же.
– Да, василисса, – После секундного молчания Василий покорно склонил голову.
– Тебе не за что сердиться на меня, – Елена прикоснулась пальцами, украшенными драгоценными перстнями, к его руке. – Ты мой брат, я знаю, что ты делаешь все для империи. Прости мне мое женское любопытство.
Великий паракимомен вздохнул.
– Не к лицу тебе, сестра, прикидываться слабой любопытной женщиной. Я пошлю за Ниной. И не стану защищать ее, если она виновна.
Тюрьма, находящаяся за дворцовой стеной вблизи главных ворот, называлась так же, как и ротонда, через которую все посольства попадают к императору – Халка. Ротонда та, сказывали, удивительно хороша. Ажурные тяжелые решетки закрывают окна, все стены выложены разноцветным мрамором, на полу и купольном потолке мозаика искусная. А в центре ротонды – круглая плита из порфира[40], куда только император может ступать. Нина там, понятное дело, не бывала. Но через служанок василиссы была наслышана про то, какие красоты во дворце есть.
Равдухи провели аптекаршу вслед за Никоном в боковые хозяйственные ворота. Тоже тяжелые, обитые медными листами, обрамленные узором из бронзы, хоть и не таким богатым и искусным, как ворота главного входа, чья красота поражала и восхищала.
В тюрьме как будто придавило Нину. Захотелось согнуться, сжаться. На первом уровне, где есть окна и видно солнце, все выглядело как обычная служба – писари со свитками, стражники. Иногда заходили слуги – то приносили списки, то передавали на словах поручения патрикиев.
Никон тихо поговорил со смотрителем, тот кивнул и велел стражникам отвести Нину наверх. Поняв, что ее и в самом деле сейчас уведут в страшную темницу, Нина кинулась к сикофанту.
Стражники перехватили ее, Нина в ужасе закричала:
– За что же ты меня в тюрьму запираешь, почтенный Никон?! Я же не виновна ни в чем! Что за подлость ты надумал?
Никон обернулся к ней, подошел ближе. Глядя в глаза, устало произнес:
– Остановись, Нина! Здесь посиди, авось одумаешься. – Никон махнул рукой и вышел.
По узкой спиральной лестнице стражники довели Нину до тесного темного зала с низким потолком. Вдоль всего помещения за тяжелыми решетками видны были крохотные отделения, в которых сидели, лежали, стояли преступники. Окон здесь не было, свет падал лишь от факела, что несли воины. Хотя в некоторых клетушках Нина заметила светильники, а в иных – даже свечи. У этих, видать, есть богатые родственники, что передают несчастным масло, еду и одежду.
Запах здесь перехватывал горло. Тяжелый дух немытых тел, скисшей еды, грязного тряпья и чего-то еще тошнотворного обволакивал, забирался в нос, проникал через кожу, отнимал волю и придавливал к грубым каменным плитам пола.
Вели преступники себя по-разному. Кто-то едва поворачивал голову, глянув на проходящих мимо стражников с напуганной аптекаршей, кто-то долго и мрачно смотрел Нине вслед. Один заключенный, заросший бородой, в когда-то дорогой шелковой, а сейчас – засаленной и потрепанной тунике, кинулся на решетку, протянул руку, стараясь ухватить женщину.
Нина шарахнулась, а стражник привычно хлестнул по вытянутой руке палкой. Мужчина зашипел, убрал руку, скрылся в темноте камеры.
Нину провели в самый конец, где за последней аркой в узких клетушках ютились арестованные женщины. Их было немного, Нина насчитала три светильника. На решетки была подвешена тонкая ткань, видимо, чтобы скрыть женщин от нескромных глаз.
Аптекаршу втолкнули в крохотную комнатку, задвинули решетку. Нина была настолько ошеломлена, что не проронила ни звука за все время, пока шла сюда. Она оглядела клетушку. В углу шумела вода, значит, это нужное место, прямо здесь. Хоть не надо в собственных испражнениях сидеть, и на том спасибо. Рядом с решеткой – кучка тряпья. Нина присела, протянула руку, ощупала грубую плотную ткань, под которой скользила старая солома.
Нина закрыла глаза и рухнула на колени. В груди застрял колючий ком, мешающий дышать. Она разрыдалась в голос, не сдерживая ни слез, ни крика. Колотила в исступлении кулаками по каменному холодному полу, проклинала вероломного Никона, злобного сухорукого, подлую Аристу с ее приспешниками. Рыдания аптекарши эхом разносились по темнице. Но обитателей это, похоже, не беспокоило. Не первая она тут слезы льет и не последняя.
40
Порфир – мрамор багряного цвета, который мог использовать только император и его семья (