– Нечего тут рассиживаться. Домой ступай. – Она положила перед ним на стол пару монет.
Фока взял их, проблеял жалобно:
– Почтенная Нина, прости меня. Я виноват, не почуял мандрагору, заторопился. Да и мандрагору ты же редко используешь, вот я и забыл уже, как она пахнет. Я больше никогда…
– Иди уже. Не в мандрагоре дело. Аптекарское дело спешки и рассеянности не терпит – ошибешься в травах или мерах и прощайся с клиентом. Я тоже хороша – надо было сразу чашу-то вымыть. Но и тебе другое дело искать надобно. Больно уж ты рассеян. Ступай.
Подмастерье повесил голову, Галактион взял его за плечо:
– Идем, провожу до калитки.
Он почти выволок несчастного Фоку во двор. Что-то ему втолковывал, потом на шепот перешел. Нине вслушиваться было некогда.
Нина взялась за корзинку. На дно уложила чистую тонкую тунику да шелковый мафорий. Поставила кувшинчики с маслами и отварами, переложив холстиной. Травы в мешочках разместила. Вроде в малых мерах все брала, а корзинка оказалась полнехонька. Ключи привязала к поясу, а пергаменты со своими записями и пару чистых каламов сунула в мешок.
Собравшись, она присела за стол. Оглядела аптеку, прощаясь. Сколько лет тут прошло, ведь сперва с Анастасом, мужем любимым, здесь травы перетирала, училась у него. Притирания для красоты делала – лучшие во всем городе. А как овдовела, сколько труда было гильдию уговорить, чтобы разрешили ей самой аптекарствовать. Но справилась, удержала аптеку в руках. А потом Василий ее отыскал, заказы из дворца ей стали приходить. Уже несколько лет снадобья готовила, не бедствовала, покупательницы к ней шли охотно. А вот придется опять бежать да прятаться. И так у одинокой аптекарши жизнь не легкая, а теперь и вовсе беда!
Она уже пообещала себе, ежели удастся ей спасти Винезио да захочет он назвать ее женой, уедет с ним в его Геную. Устала она отбиваться от невзгод да наговоров.
Прав Лука Гидисмани, станет она мужней женой и все устроится.
Только при мысли о замужестве и отъезде защемило что-то в груди, заныл затылок. Но Нина не дала себе воли слезы лить и сетовать. Надо сделать задуманное, другого пути у нее нет.
Нина встала, перевязала платок потуже, собрав локоны. Столу сменила на простую, но теплую. Сокки крепкие надела, в которых в горы ходила. Мафорий набросила неприметный из тонкой шерсти.
Вернулся Галактион. Они осторожно перевалили спящего в тележку, что была у Нины во дворе. Ноги стражника свисали. Накрыли его же кожаным панцирем, что лежал у скамьи. Под голову ему подсунули свернутый мешок, чтобы не разбудить от тряски. Хотя Нина знала, что опиумный сон крепок, захочешь разбудить – не добудишься. А все же беспокоилась. Сколько там этот оболтус капель добавил?
Во дворике стоял Фока. Нина сердито повернулась к Галактиону, но он не дал ей слова сказать:
– Нечего почтенной женщине в ночи у таверны околачиваться. Мы с Фокой сами справимся. И не смотри на меня, точно я дитя неразумное. Мне уже шестнадцать годов почти, если ты позабыла. И не мертвого мы везем, а спящего. Даже если встретим кого – скажем, что пил вроде в меру, да мера велика оказалась. Ступай, Нина. Я потом обратно на ипподром пойду. Ты туда приходи потом. Я со Стефаном посоветуюсь, найдем, как тебя спрятать.
Нина окинула взглядом широкие плечи парня, крепкие руки, устало кивнула. Заперев за ними калитку, вернулась в аптеку, набросила на плечи плащ, подхватила мешок и корзинку и вышла на крыльцо. Не видя ничего из-за слез, на ощупь повернула в замке бронзовый ключ, перекрестилась и шагнула в ночь. Луна, пожалев аптекаршу, скрылась за облаком.
Глава 19
Артимизию горькую собирать надо летом, пока цвет дает. Цветы и листья можно сушить, а после отвары готовить. Для неспокойного нутра хорошо отвар пить, от болей в груди, от трепыхания сердечного. Горек отвар этот, потому только взрослым и можно его давать. А женщинам в тяжести нельзя вовсе, потому как плод изгнать может до срока. И в большом количестве ядовита артимизия. Видения насылает, буйным делает человека до того, что может и вовсе ума лишить. А масло из артимизии и раны лечит, и нарывы.
Мышей эта травка хорошо отгоняет, блох и прочих ползучих тварей.
Нина пробиралась по темным улицам города, прячась от выглядывающей из облаков луны, сторонясь редких прохожих. Добравшись до пекарни, обошла дом, найдя окошко комнатки на нижнем этаже, где теперь спала Гликерия одна. По лестнице в ее положении уже ходить не следовало, да и с мужем постель делить не положено.
Пошарив в темноте, Нина нащупала камешки, мелкие обломки дерева, коры. Размахнувшись, бросила камешек в небольшое оконце. Потом еще раз.