— Казуюки, что ты делаешь? — Жена смотрела на него с раскрытым ртом. Асакава, не обращая внимания, продолжал делать вид, что пьет. Потом медленно обернулся назад. Обернувшись, он чуть ли не носом уткнулся в дверь из дымчатого стекла, разделявшую гостиную и кухню. На матовой поверхности отражался свет маленькой флуоресцентной лампы, подвешенной над мойкой.
То ли из-за того, что на улице еще не стемнело и в гостиной было светло, то ли по какой-то другой причине стеклянная дверь отражала лишь размытое пятно — лиц находящихся на кухне людей не было видно. Но если за дверью абсолютная темнота, а в кухне горит свет, то… Ну конечно! Совсем как в ту ночь, когда Томоко стояла перед этой дверью… Стеклянная дверь должна была, как зеркало, отражать все, что происходило на кухне. Асакава представил, что стекло, на мгновение отразившее искаженное от ужаса девичье лицо, теперь будет вечно хранить в себе этот образ. Волшебное стекло — повинуясь прихотливому соотношению света и тьмы, оно то становится прозрачным, то вдруг превращается в зеркало…
Не выдержав, Сидзука протянула руку, чтобы привести в чувство Асакаву, который как завороженный неотрывно глядел на стеклянную дверь, придвигаясь к ней все ближе и ближе. Именно в этот момент со второго этажа раздался детский плач. Это проснулась Йоко.
— А, наша Йоко пробудилась, — сказала Сидзука, наскоро вытирая руки полотенцем. Но, странное дело, вместо обычного «плача-после-сна» со второго этажа неслись непривычно громкие надрывные звуки. Сидзука торопливо побежала наверх.
Когда Сидзука выбегала, в кухню вошла Ёсими.
— Вот. Возле пианино валялось. — С этими словами Асакава как ни в чем не бывало протянул невестке членский билет на имя Ноноямы. Ему хотелось посмотреть, как она отреагирует. Ёсими взяла карточку, повертела в руках. Потом в недоумении пожала плечами и сказала:
— Странно. Не пойму, откуда она взялась.
— Томоко могла одолжить ее у кого-нибудь из подружек.
— Мне лично это имя незнакомо… Нонояма Юки… Я точно не знаю, может, у Томоко и был какой-нибудь знакомый Нонояма… — Ёсими в смятении посмотрела на Асакаву: — Ой, как нехорошо. Такая важная вещь! Чужой членский билет… Глупая моя девочка… — Ёсими осеклась. Любая мелочь приводила ее в отчаяние, усиливала скорбь. Асакава засомневался было, задать вопрос или нет. Наконец сказал:
— Ну… Например, Томоко могла летом съездить с подружками в гостиницу на побережье…
Ёсими отрицательно покачала головой. Она доверяла дочери. Томоко не могла обмануть ее и уехать с друзьями неизвестно куда на целую ночь, не сказав ни слова. Да еще перед самыми экзаменами.
Асакава прекрасно понимал, какие чувства обуревают сейчас невестку, и решил сменить тему. Было ясно, что Томоко ни за что не стала бы говорить родителям правду. Да и родители, услышав что-нибудь вроде: «Я знаю, что у меня на носу экзамены, но все равно собираюсь поехать со своим дружком в отдельную виллу на берегу Тихого океана», в жизни не отпустили бы дочку из дома. Так что девочка, скорее всего, отпросилась якобы переночевать у подруги. И, соответственно, родители ничего не знают.
— Может быть, будет лучше, если я сам поищу владельца и верну ему карточку?
Ёсими молча кивнула и выбежала из кухни на зов мужа, который находился в гостиной. Безутешный отец, потерявший свою единственную дочь, стоял на коленях перед новехоньким буддийским алтарем. Вперившись глазами в фотографию Томоко, стоявшую на алтаре, он вполголоса о чем-то с ней беседовал. Невероятно, но голос его звучал чуть ли не радостно, и Асакаве стало не по себе. Было странно видеть, как взрослый человек не хочет примириться с очевидным фактом, не верит в реальность происходящего. Ну что ж, остается только молиться о том, чтобы несчастные родители смогли оправиться от постигшего их горя.
Одну вещь Асакава знал наверняка. Если предположить, что человек по имени Нонояма одолжил Томоко свой членский билет, то было бы естественным предположить также, что, узнав о смерти Томоко, Нонояма звонит ее родителям и просит вернуть карточку. Однако мать Томоко ничего об этом не знает.
Разумеется, что Нонояма не мог забыть о карточке. А даже если бы он и забыл, его родные, памятуя о баснословных членских взносах, обязательно бы ему напомнили. Так как же объяснить происходящее? У Асакавы было определенное мнение на этот счет — Нонояма дал карточку кому-то из оставшихся троих: Харуко, Сюити или Такэхико. А потом уже, в течение вечера, карточка каким-то образом оказалась у Томоко. Поэтому Нонояма будет звонить родителям того, кому он дал свой членский билет. А родители попытаются отыскать чужую вещь, которую потерял их ребенок. И разумеется, они ее не найдут, потому что карточка у Асакавы. Короче, надо будет обзвонить родителей остальных трех ребят — может быть, удастся через них узнать адрес Ноноямы. Лучше всего сделать это уже сегодня, и если это не даст никаких результатов, значит, компания собралась без помощи членского билета клуба и не в «Пасифик Лэнд», а где-то в другом месте. Впрочем, с Ноноямой стоит встретиться и поговорить при любом раскладе. В крайнем случае придется обратиться в администрацию клуба и попросить адрес Ноноямы у них. Но напрямую обращаться не имеет смысла — они, конечно же, ничего не скажут, поэтому надо будет задействовать свои журналистские связи. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть.
Кто-то звал Асакаву. Откуда-то издалека плыл, смешиваясь с детским плачем, дрожащий женин голос: «Казую-уки, Казую-уки…»
— Ну, где ты там? Иди сюда скорее!
Асакава пришел в себя. Давешние мысли — фьють — улетучились из его головы. Плач Йоко действительно был странным. По мере приближения к комнате, где он оставил дочку, Асакава все больше и больше убеждался, что что-то не в порядке.
— В чем дело? — Асакава посмотрел на жену так, как будто она была виновата в этом шуме.
— Да я не знаю. С ней что-то странное происходит. Посмотри, разве она когда-нибудь так плакала? Наверное, у нее температура.
Асакава коснулся ладонью дочкиного лба. Температуры вроде нет. Но ручки у нее дрожат. Дрожь эта передается дальше. Маленькое существо беззвучно содрогается всем телом: личико покраснело, глазки зажмурены.
— И давно она так?
— С тех самых пор, как проснулась, наверное. Рядом-то никого не было.
Проснувшись и не обнаружив рядом матери, дети частенько плачут. Однако стоит матери подойти, как они затихают. Если младенец продолжает плакать, значит, то, из-за чего он плакал вначале, до сих пор его тревожит. Но что же это может быть? Йоко надрывается изо всех сил, будто хочет что-то сказать. Видно, что это не каприз. Вон как сцепила ручонки над головой… Да ей страшно! Конечно же! Она от страха плачет.
Девочка вся сморщилась и слегка разжала кулачок, будто показывая куда-то наверх. Асакава посмотрел вслед дочкиному кулачку. Взгляд его уперся в опорный столб. Он поднял глаза — под потолком висела красная маска дьяволицы Хання величиной с кулак. Может быть, девочка испугалась нарисованного оскала?
— Посмотри-ка на это, — Асакава кивнул в сторону маски. Сидзука подняла голову и посмотрела на маску. Потом медленно перевела взгляд на мужа.
Тот подошел к столбу, приговаривая: «Так, значит, малышка боится чертей», снял маску и положил ее на комод, предварительно перевернув лицом вниз. Чтобы ребенок не видел. В ту же секунду плач затих.
— Йоко, солнышко мое, ты догадалась, что это чертик? — поняв, в чем причина плача и моментально успокоившись, Сидзука с улыбкой принялась нянчиться с ребенком. Асакава, напротив, стал еще меньше понимать происходящее и неожиданно почувствовал, что ему неприятно находиться в этой комнате.
— Ладно, поехали домой, — прикрикнул он на жену.
Вечером, вернувшись от Оиси, Асакава позвонил родителям всех троих — Харуко, Сюити и Такэхико. Он спрашивал у всех одно и то же: «Не звонил ли вам приятель вашего сына / вашей дочки по поводу членского билета Тихоокеанского клуба?»
Мать Сюити Ивата — ей он звонил последней — сказала, что некто, назвавшийся школьным товарищем Сюити, позвонил и попросил вернуть членский билет какого-то курортного клуба, который Сюити одолжил у него незадолго до этого. «Я обыскала каждый угол в комнате сына, — говорила женщина, — но не смогла найти этот билет. Прямо не знаю, что и делать». Асакава узнал у нее интересующий его номер телефона и теперь мог звонить Нонояме.