Лестница была покрыта железными пластинами, и каждый шаг Ёсино гулко отдавался под низко нависшим потолком. «Если никто в студии уже не помнит о Садако, — размышлял он, спускаясь по ступенькам, — то тогда эта ниточка обрывается. В таком случае дальнейшая судьба странной женщины с невероятными способностями останется для нас загадкой…»
Студия «Свободный полет» была основана в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. Садако прошла пробы в шестьдесят пятом. Из тех, кто в свое время основал эту студию, сейчас оста лось только четверо, включая художественного руководителя студии — режиссера Утимуру.
На входе Ёсино поймал молодого студийца — паренька лет двадцати, протянул ему свою визитку и попросил позвать руководителя.
— Сэнсэй, это к вам. Из газеты М***, — хорошо поставленным голосом громко произнес паренек подойдя к человеку, сидевшему возле стены и пристально наблюдавшему за тем, что происходило на сцене. Утимура с удивлением обернулся, но тут же, увидев посетителя, соорудил на лице приветливую улыбку и, поднявшись с кресла, поспешно подошел к Ёсино. К прессе здесь относились с уважением. Маленькая заметка в театральной колонке могла в несколько раз увеличить количество проданных билетов. «Мало ли что, — пронеслось у режиссера в голове, — ведь через неделю премьера. Может быть, они решили написать статью о нашем коллективе…» До этого в газете М*** про «Свободный полет» почти ничего не писали, и Утимура вел себя предельно вежливо, стараясь не упустить свой шанс.
Однако сразу после того, как Ёсино изложил настоящую причину своего визита, руководитель студии потерял к нему интерес, и его лицо вновь приняло выражение сосредоточенной занятости. Он обвел взглядом студию и, отыскав глазами щуплого мужчину лет пятидесяти, притулившегося на стуле у противоположной от входа стены, визгливо крикнул:
— Син-тян![9].
Такое обращение по отношению к пятидесятилетнему мужчине показалось Ёсино несколько странным. Но еще более странным и неприятным было сочетание длинной,
несуразной фигуры художественного руководителя с его женским, визгливым голосом. Ёсино чуть не передернуло. На мгновение ему показалось, что он попал в общество абсолютно чуждых ему инопланетных существ.
— Син-тян, ты ведь у нас до второго акта бездельничаешь. Рассказал бы вот господину журналисту о Садако Ямамура. Ты ее должен помнить. Такая отвратительная молодая особа…
— Садако Ямамура? — щуплый мужчина погладил себя ладонью по лысеющей голове, словно пытаясь нащупать рукой воспоминания о событиях двадцатипятилетней давности.
Голос человека, к которому Утимура обращался не иначе как Син-тян, показался Ёсино знакомым. Этот голос он не раз слышал раньше, когда смотрел по телевизору дублированные на японский язык западные фильмы. Син Арима, для которого занятие театром было скорее хобби, чем профессиональной карьерой, зарабатывал на жизнь в основном озвучиванием фильмов. А теперь вот оказалось, что Арима был одним из отцов-основателей «Свободного полета».
— А-а… как же, как же… Та самая Садако Ямамура. — Арима немного повысил голос. Судя по его словам, «та», да еще и «самая» Садако в свое время произвела на него неизгладимое впечатление.
— Ну, вот и замечательно, что ты ее вспомнил. Проводи гостя в мой кабинет на втором этаже и расскажи ему все поподробней. А я, с вашего позволения, вернусь к своим непосредственным обязанностям… — Утимура слегка поклонился и направился к своему месту у стены. Стоило ему опуститься в кресло, как лицо его опять приняло столь свойственное режиссерам властное выражение.
Арима отворил тяжелую дверь с надписью «Кабинет директора» и пропустил Ёсино вперед. Зайдя в комнату и прикрыв за собою дверь, он со словами «садитесь, пожалуйста» указал гостю на кожаный диван.
«Если существует кабинет директора — значит, существует и директор. Соответственно, если в театральной студии есть директор, значит, это уже не только студия, но и общественное предприятие. А попросту говоря — фирма, директорские обязанности в которой исполняет главный режиссер, — решил для себя Ёсино. — Значит, и вести себя надо так, как ведут себя репортеры в обычных бизнес-компаниях».
— Как же вы добрались до нас по такой непогоде? Ветер вон как задувает. — Арима улыбнулся одними глазами, утирая пот с раскрасневшегося лица. Видно было, что репетиция дается ему нелегко.
В отличие от главного режиссера, который, похоже, беседуя, всегда стремился соблюсти личную выгоду и по возможности увиливал от прямого ответа, Арима производил впечатление человека искреннего, привыкшего отвечать на вопросы без утайки.
Ёсино знал, что самое важное — правильно определить характер собеседника. От этого во многом зависит, как пройдет интервью.
— Извините, что я отрываю вас от дел, — сказал Ёсино, поудобнее усаживаясь на диване и доставая из сумки блокнот и ручку.
— Я уж и не думал, что когда-нибудь еще услышу имя Садако Ямамура. Все это было так давно… — Арима мечтательно вздохнул, вспомнив свою юность. Веселые были времена — их молодая энергичная компания ушла из коммерческого театра, чтобы создать новую, не похожую на другие театральную студию. Временами Арима завидовал самому себе в молодости.
— Господин Арима, когда вы поняли, о ком идет речь, вы сказали «та самая Садако Ямамура». Что вы имели в виду?
— Вы знаете, она у нас появилась… Когда же это было? Точно не помню, но, кажется, лет через пять-шесть после того, как мы основали «Свободный полет». Дела у нас тогда шли хорошо, с каждым годом становилось все больше желающих записаться в нашу студию… Но девочка эта, Садако, была немного странной…
— И что в ней было странного?
— Даже не знаю, что вам ответить… — Арима подпер щеку рукой и задумался. Он и сам не знал, почему Садако произвела на него впечатление необычной, странной девочки.
— Может быть, у нее была странная внешность?
— Да нет. На вид она ничем не отличалась от своих сверстниц. Ну, может быть, была чуть выше других… Тихая такая, спокойная девочка… Она всегда была одна.
— Одна?
— Обычно студийцы держатся компаниями. Сходятся по интересам, или потому что в одно время пришли в студию, а Садако всегда была в стороне. Ни с кем не дружила.
«Такие одиночки есть в любом коллективе. Они, конечно, отличаются от остальных, но не настолько, чтобы называть их „отвратительными особами“», — подумал Ёсино и задал следующий вопрос:
— Не могли бы вы описать в двух словах, какое она на вас произвела впечатление?
— В двух словах? Мороз по коже, — не задумываясь ответил Арима.
Значит, «мороз по коже» и «отвратительная особа»… Ёсино невольно пожалел Садако. «Бедная, в восемнадцать лет удостоиться таких нелестных эпитетов». Он попытался представить себе, как она выглядела, и перед его мысленным взором возник этакий гротескно-фантастический персонаж.
— А вы не знаете, почему присутствие Садако на вас так действовало?
Арима снова задумался. Ему казалось странным, что по прошествии двадцати пяти лет он все еще отчетливо помнит Садако и даже свои ощущения, связанные с ней.
Она ведь провела в студии совсем немного времени. Чуть больше года. Значит, было в ней что-то такое, что выделяло ее из остальных. Но что? Внезапно Арима вспомнил один маленький эпизод:
— Вспомнил. Это здесь произошло. — Он обвел глазами кабинет. Ему вспомнились времена, когда вместо директорского кабинета в этой комнате располагалось товарищеское управление. Он и теперь в точности мог воспроизвести тогдашнюю обстановку этого помещения. — Наш репетиционный зал находится внизу с самого первого дня. Только вначале он был немного поменьше. А в этой комнате располагалось управление. Вот там стояли шкафчики, а здесь была перегородка из матового стекла… Ну вот, а телевизор стоял… как раз на том же месте, что и сейчас! — Все свои слова Арима сопровождал красноречивыми жестами