— Ну, может, все еще обойдется…
— Как это?
— Ну, может, завтра наступит десять вечера, но ты не умрешь.
— То есть ты мне не веришь! — У Асакавы даже потемнело в глазах от бешенства.
— Ну, на сто процентов вообще ни в чем нельзя быть уверенным…
— Послушай меня, Ёсино… — Асакава запнулся, подыскивая нужные слова, чтобы убедить приятеля. — Я, конечно, тоже не до конца уверен и чувствую себя довольно глупо. Ношусь как дурак туда-сюда. Ищу, смешно сказать, «магическую формулу». Но сам посуди, ведь даже если вероятность того, что я погибну, всего один к пяти, разве этого мало?! Если у тебя в барабане револьвера всего одна пуля, то есть из шести выстрелов пять дадут осечку, но один — убьет тебя наповал, ты приставишь этот револьвер к виску? А представь теперь, что твоя семья тоже вынуждена участвовать в этой русской рулетке. Ты сможешь нажать на курок или опустишь дуло и забросишь револьвер куда подальше… в море, например, чтоб наверняка?! — Асакава разошелся не на шутку.
В этот момент Рюдзи вдруг закричал:
— Боже мой! Какие мы с тобой идиоты!
— Рюдзи, заткнись! — прикрыв трубку рукой, зарычал Асакава.
— Что там у вас происходит? — упавшим голосом спросил Ёсино.
— Да ничего у нас не происходит. Ёсино, будь другом, вся надежда только на тебя…
Тут Рюдзи схватил Асакаву за руку, не дав ему договорить. Взбешенный Асакава резко обернулся и увидел прямо перед собой неожиданно серьезное лицо Такаямы.
— Мы с тобой такие идиоты, — на этот раз гораздо тише проговорил Рюдзи. — Совсем голову потеряли — и ты, и я.
Попросив Ёсино немного подождать, Асакава прикрыл трубку рукой и вопросительно взглянул на Рюдзи:
— Что случилось?
— Почему же мы с тобой сразу не додумались до такой простой вещи? Нам вовсе незачем отслеживать с самого начала жизнь Садако. Гораздо проще взяться за это дело с конца! Почему все произошло именно в коттедже Б-4? Почему в комплексе «Пасифик Лэнд»? Почему, в конце концов, в Южном Хаконэ, а не где-нибудь еще?
Асакава, выслушав эту тираду, на секунду задумался. Видимо, что-то пришло ему в голову. Гораздо спокойнее, чем раньше, он произнес в трубку:
— Ёсино, ты меня слышишь?
— Угу, — Ёсино терпеливо ждал на проводе.
— Ладно, оставим пока театральную студию и все, что с ней связано. У меня будет к тебе другая просьба. Я, кажется, уже рассказывал тебе о «Пасифик Лэнд»…
— Конечно. Это тот самый туристический комплекс, где…
— Да-да. Тот самый. Если я не ошибаюсь, то вначале, лет десять назад, на месте нынешнего комплекса оборудовали поле для гольфа, а потом постепенно выстроили и сам комплекс. Так вот если тебе не трудно, не мог бы ты узнать, что там было перед тем, как появилось поле для гольфа?
Прижав трубку к уху, Асакава слышал скрип авторучки, бегающей по листу бумаги — Ёсино старательно записывал.
— А ты думаешь, там было что-то, кроме горной долины и рощи?
— Может быть, ничего и не было, а может, что-то и было, — уклончиво ответил Асакава. В этот момент Рюдзи снова дотронулся до его локтя:
— Не забудь у него карту попросить. Если там что-то было до «Пасифик Лэнд», пусть попробует достать план застройки. Давай, скажи ему.
Асакава выполнил просьбу Рюдзи и, попрощавшись с Ёсино, повесил трубку. В голове его крутилась одна и та же мысль: «Должен же быть какой-то выход». А мысли любого человека, как известно, обладают энергией.
Восемнадцатое октября, четверг
С утра небо прояснилось, хотя все еще дул сильный ветер. Куда-то вдаль, гонимые порывами ветра, плыли белые кучевые облака. Тайфун № 21 вчерашней ночью пронесся над полуостровом Босо и ушел на северо-восток. Повсюду, куда ни кинь взгляд, ослепительно сияло голубое море. Но этот погожий день, в котором чувствовалось уже дыхание осени, никак не подходил к мрачному настроению Асакавы. Стоя на палубе как осужденный на месте казни, Асакава глядел на бегущие за кормой волны. Если бы он поднял взгляд, то увидел бы прямо перед собой мягкие очертания Идзуосимской возвышенности, словно парившей между небом и морем.
Вот и наступил его последний день. Срок пришел. Сейчас десять утра, значит, ему осталось всего лишь двенадцать часов. Как ни старайся, а время не остановишь. Еще немного, и пройдет неделя с того момента, как он в первый раз посмотрел кассету Садако в «Пасифик Лэнд». Длинная, мучительная неделя.
За эти семь дней он натерпелся столько страху, сколько обычному человеку не выпадает испытать за всю его жизнь. Наверно, из-за эмоциональной перенасыщенности последних дней Асакаве казалось, что время тянется очень медленно…
Получилось так, что из-за тайфуна они проторчали на острове целые сутки. Вчерашний день был для них потерян, и Асакава сам не знал, какие это повлечет за собой последствия.
Вчера, находясь в расстроенных чувствах, он горько упрекал Ёсино в том, что по его вине расследование задерживается. Но сегодня, успокоившись и придя в себя, он наконец осознал, какую гигантскую работу проделал его коллега, и его захлестнуло чувство благодарности. Асакава даже не был уверен в том, что сам справился бы с этой задачей. Ему казалось, что в отличие от Ёсино он наверняка сбился бы с пути и пошел по ложному следу.
«В целом, все получилось удачно. Можно даже сказать, что тайфун был очень кстати», — Асакава старался думать позитивно. Приближался последний срок, и он гнал от себя невеселые мысли вроде: «Ах, зачем я это сделал? Нужно было поступать совсем по-другому».
Последняя их с Рюдзи надежда заключалась в трех листах бумаги, которые Асакава сейчас держал в руках. После вчерашнего телефонного разговора Ёсино полдня провозился в архиве и прислал им по факсу отчет. Оказалось, что до того, как Тихоокеанский курортный клуб выстроил на горном плато туркомплекс «Пасифик Лэнд», там располагалось довольно-таки необычное заведение. Впрочем, по тем временам в заведениях подобного рода не было ничего необычного. Официально оно именовалось «Туберкулезный санаторий», а в просторечии такие больницы назывались «санаториум».
В наши дни опасность заболеть туберкулезом в общем-то мала. О нем почти забыли. Но возьмите любой роман довоенного времени, и почти наверняка сразу же наткнетесь на упоминание этой болезни.
Туберкулезная палочка сыграла не последнюю роль в появлении на свет романа «Волшебная Гора» Томаса Манна. Благодаря этому виду бактерий состоялся как писатель Мотодзиро Кадзии[15], прославившийся своим декадентством высочайшей пробы. Однако после открытия стрептомицина в сорок четвертом году, а потом гидразидов в пятидесятом туберкулез утратил свой романтический флер и сделался тем, чем всегда был, — серьезным инфекционным заболеванием.
В эпоху Тайсё и в начале эпохи Сева[16] от туберкулеза каждый год умирало около двухсот тысяч человек, но после войны число его жертв заметно уменьшилось. Хотя это вовсе не означает, что сама бактерия была уничтожена. И в наше время люди все так же продолжают умирать от туберкулеза, бывает, до пяти тысяч человек в год.
В прежние времена считалось, что болезнь эта лечится чистым воздухом и спокойным времяпрепровождением. Поэтому туберкулезные санатории строились высоко в горах. Но с развитием медицины туберкулезных больных становилось все меньше. Государственные заведения закрывались, а частным санаториям, чтобы избежать банкротства, приходилось пополнять штат хирургами, урологами, терапевтами и прочими специалистами.
В середине шестидесятых перед туберкулезным санаторием в Южном Хаконэ вопрос о выживании встал особенно остро, но решить его не удалось. Санаторий располагался глубоко в горах, вдалеке от шоссе и дорог.
В свое время пациенты, попав в больницу, не должны были покидать ее стен, поэтому удаленность от главных магистралей была не недостатком, а скорее достоинством. Но для обычной поликлиники такое месторасположение стало катастрофой, и в семьдесят втором году туберкулезный санаторий в Южном Хаконэ прекратил свое существование. Освободившуюся землю приобрел Тихоокеанский курортный клуб, и в семьдесят пятом году на территории бывшего «санаториума» было оборудовано поле для игры в гольф. Год за годом комплекс расширялся: появилась гостиница, бассейн, теннисные корты, тренажерный зал. Самым последним нововведением были отстроенные в апреле — то есть полгода назад — коттеджи для отдыха.
15
Мотодзиро Кадзии (1901–1932) — писатель, последователь Наоя Сига. Работал с короткими формами, такими как зарисовки и стихотворения в прозе. Наиболее известные произведения: «Лимон» (яп. «Рэмон») и «Небольшой городок с большой крепостью» (яп. «Сиро га ару мати нитэ»).