С трудом сохраняя спокойствие, задыхаясь от жары изнутри и снаружи, я положил руку ей на плечо и сказал как ни в чем не бывало:
— Давай пойдем в рощу и продолжим наш разговор в тени.
Садако безмятежно взглянула на меня, согласно кивнула и поднялась с земли. В тот самый миг, когда она оттолкнулась спиной от дерева и, слегка округлив спину, нагнулась вперед, перед тем как встать на ноги, мой взгляд помимо воли скользнул под ее белую блузку, и я на долю секунды увидел миниатюрную, безупречной формы грудь. Тонкая молочная кожа на этой маленькой упругой груди окончательно свела меня с ума. Все перед моими глазами окрасилось в белый молочный цвет, в ушах зазвенело, и я утратил способность мыслить разумно.
Садако будто не обратила внимания на охватившее меня возбуждение. Стоя рядом с деревом, она отряхивала со своей длинной юбки прилипшие травинки. Ее неловкие, но в то же время изящные жесты восхитили меня.
Под ломкий стрекот цикад мы вошли в рощу и принялись бесцельно бродить меж деревьев. Пот струился у меня по спине, я снял рубашку и остался в одной майке. Ноги несли нас все дальше от лечебных корпусов. Наконец, пробравшись сквозь заросли какого-то кустарника, мы попали в небольшую долину. На пологом склоне стоял заброшенный дом. Похоже, он пустовал несколько десятков лет. Дощатые стены полностью прогнили, и было непонятно, каким образом на них все еще держится ветхая крыша. Недалеко от дома мы увидели старый колодец. Садако сразу же подбежала к нему и со словами «ах, как хочется пить» заглянула внутрь, перегнувшись через его выщербленную стенку, хотя уже издалека было понятно, что колодец этот уже много лет как заброшен. Я тоже подошел к колодцу, но вовсе не для того, чтобы заглянуть в него. Единственное место, куда я хотел заглянуть, — это под блузку Садако, чтобы еще раз увидеть ее белую грудь. Опершись локтями о края бетонной стенки и сделав вид, что смотрю вместе с ней в колодец, я наблюдал за тем, как играют тени на ее нежной груди. Из колодца на меня повеяло сырым земляным холодом, но он не смог остудить беснующийся во мне жар. Теперь я думаю, что тогда оспа приглушила все человеческое во мне и мной двигали животные инстинкты. Могу поклясться, что никогда больше — ни до этого случая, ни потом — меня не охватывала такая неудержимая похоть.
Поддавшись внезапному порыву, я протянул руку и коснулся соблазнительной плоти. Садако подняла на меня удивленные глаза. Почувствовав ее грудь в своих руках, я потерял рассудок. Будто в моем мозгу что-то взорвалось, и похоть хлынула через край… Дальнейшее я помню с трудом, только отдельные сцены, клочки воспоминаний, жалкие обрывки. В какой-то момент я заметил, что лежу на Садако, крепко придавив ее к земле. Рывком я задрал на ней блузку так, что оголилась грудь, а потом… Потом я ничего не помню до той самой секунды, когда она, изо всех сил сопротивляясь насилию, вцепилась зубами в мое правое плечо и вырвала из него кусок мяса. Дикая боль привела меня в чувство. Я видел, как кровь из моей раны капает ей на лицо, попадает в глаза. Она пыталась увернуться от горячих капель и отчаянно крутила головой. Подстроившись под ритм ее вынужденных движений, я продолжал начатое. «Интересно, — думал я, — какое у меня сейчас лицо? Если бы я взглянул на себя глазами Садако, что бы я увидел? Не иначе как мерзкое чудовище…» Думая так, я ни на секунду не переставал двигаться, и через несколько минут дело подошло к своему концу.
Я слез с нее и отошел в сторону. Садако, вперив в меня взгляд, молча с трудом попыталась подняться. В конце концов ей удалось встать на четвереньки. Двигая одновременно локтями и коленями и все еще не сводя с меня глаз, она начала потихоньку пятиться назад. Я глядел на эту прекрасную молодую женщину и не верил своим глазам: длинная серая юбка, вся измявшись, задралась почти до пояса, и между розовыми бедрами, которые мерно двигались в такт движениям Садако, пока она отползала все дальше и дальше, явственно виднелись два небольших темных отростка. Я перевел взгляд на ее прекрасную грудь — она уже даже не пыталась ее прикрыть — и снова глянул вниз, туда, где среди завитков лобковых волос подрагивали полуразвитые, крохотные яички.
Если бы я не был врачом, я бы, наверное, потерял сознание от этого ужасного зрелища. Но я не раз видел в медицинских учебниках фотографии людей, страдающих этим синдромом, и знал о его существовании. Так называемый тестикулярный синдром феминизации. Очень редкое заболевание, я даже представить себе не мог, что когда-нибудь столкнусь с этим в реальности, да еще и при подобных обстоятельствах. Этот синдром является одной из разновидностей мужского ложного гермафродитизма. Обычно у человека, страдающего этим синдромом, внешность женщины, но генотип и гормональный обмен мужские. Поэтому при наличии хорошо развитых молочных желез и влагалища у больных отсутствуют матка и маточные трубы. Плохо развитые, но заметные тестикулы чаще всего располагаются у выхода из паховых каналов. Неизвестно почему, но при мужском наборе хромосом больные этим синдромом очень красивы и привлекательны как женщины.
Садако все еще смотрела в мою сторону. Наверное, я был первым чужим человеком, узнавшим ее постыдную тайну. Разумеется, что Садако вплоть до этого случая оставалась девственницей. Я пытался оправдаться перед собой — в конце концов, когда-нибудь она должна была пройти через это, чтобы стать женщиной. И в этот момент в мое сознание ворвалось одно слово: «Убью!»
Это слово обладало таким зарядом энергии, что я прочувствовал его каждой клеткой головного мозга. У меня не оставалось никаких сомнений — Садако не врет. Я всем телом ощутил ее телепатическую угрозу, времени на размышления не было. Побеждает сильнейший, если я сейчас не разделаюсь с ней, то она убьет меня при первой же возможности. Мое тело действовало почти автоматически движимое какими-то темными инстинктами. Я снова придавил ее всем своим весом к земле и сомкнул руки на тонкой шее. К моему удивлению, на этот раз она совсем не сопротивлялась. Блаженно прикрыв глаза, будто больше всего на свете хотела умереть, Садако ждала своего смертного часа.
Даже не удостоверившись, дышит она еще или нет, я поднял ее тело на руки и двинулся по направлению к колодцу. Опять инстинктивно, будто не по своей воле. Я вовсе не собирался кидать Садако в колодец, просто взял ее на руки, но ноги сами понесли меня в ту сторону. В какой-то момент, очутившись над черной круглой дырой, я понял, что должен сбросить обмякшее тело вниз. «Вот ведь как все удачно вышло», — подумал я и вдруг почувствовал, что все это было запланировано заранее, будто мы разыграли спектакль по какому-то страшному сценарию… Я начал догадываться, что произойдет дальше, но в моих ушах вдруг зазвучал вкрадчивый голос, убеждавший меня, что все это только сон, только моя больная фантазия.
Сверху не было видно, что творится на темном дне колодца Вероятно, воды в нем было совсем мало, снизу поднимался едкий запах сырой земли. Я опустил руки, тело Садако, с шорохом задевая стенки колодца, полетело в черную дыру и глухо ударилось о дно. Послышался слабый всплеск. Постепенно мои глаза привыкли к темноте, но мне никак не удавалось разглядеть на дне ее тело. Я запаниковал и принялся кидать в колодец камни и песок в надежде засыпать ее, чтобы уже никто никогда не отыскал женский труп на дне старого колодца. Но бросив две полные горсти песка и пять-шесть камней размером с кулак, я понял, что не могу больше оставаться здесь ни секунды. Глухой звук камней, ударяющихся о мертвое тело, был невыносим. Я представлял себе, как ее умопомрачительно красивое лицо превращается под градом ударов в кровавое месиво. Этот образ неотступно преследовал меня, противоречивость собственных желаний сводила с ума. С одной стороны, я хотел уничтожить Садако, а с другой стороны, мне было нестерпимо больно уничтожать такую красоту…
Нагао замолчал, утомленный рассказом. Не дав рассказчику опомниться, Асакава протянул ему план «Пасифик Лэнд».
— Где располагался этот колодец? — нетерпеливо спросил он.