***
Харальд сын Горма часто приходил на курган своего деда Хёрдакнута, когда ему было о чем подумать. В летнюю жару он укрывался в тени поминального камня, где была выбита надпись: «Горм поставил камень по отцу своему Хёрдакнуту. Он покорил Йотланд. Вилфрид вырезал руны». Даже зимой Харальду было хорошо здесь, где близость богов и предков ощущалась, как ни в каком другом месте. С вершины кургана все ежедневные заботы и огорчения казались мелким и несущественными; словно сам Один, он взирал на них с высоты и понимал, чего они стоят на самом деле.
Сейчас все мысли Харальда вращались вокруг старшего брата, Кнута. Тот отправился в зимнюю поездку по стране, и ему давно вышло время вернуться. Его долгое отсутствие весьма тревожило мать, да и отец беспокоился, хоть и не подавал вида. Мало ли что случилось? У южных границ он мог встретиться с Инглингами… А что если они решились устроить набег? Все знали, что йотландские Инглинги уже не первое поколение заигрывают с королями саксов: то принимают христианство, то отказываются от него под давлением собственных подданных. Олав, не имея почти никаких других надежд удержать свои земли, мог снова попросить помощи у Отты кейсара и напасть на Средний Йотланд. Подстеречь дружину во время зимнего объезда, разбить ее, ослабить врага, лишив Горма одного из сыновей, захватить земли и принудить местных жителей дать клятву верности – это был бы не такой уж плохой ход.
Горм конунг уже предлагал пригласить «малую вёльву», как называют прорицательниц: построить для нее помост, созвать женщин, чтобы пели вардлок – песнь-заклинание, призывающую духов, которых вёльва спросит о настоящем и будущем. Но Харальд терпеть не мог всякого колдовства, а заодно и гадания. Любое соприкосновение с миром невидимых сил казалось ему опасным, отвратительным – и все знали почему. Горм не стал настаивать, но неизвестность тревожила и Харальда, поэтому он сидел здесь, как древний герой на кургане, будто надеялся, что какая-нибудь валькирия явится к нему с вестью о брате. Желательно, доброй.
Размышляя, Харальд не сводил глаз с Серой Свиньи – священный камень с вершины кургана был хорошо виден, хотя до него было около полусотни шагов. Вдруг возле камня возникло движение – из-за него показалась женская фигура. Ярко-синий плащ бросился в глаза – не у каждой есть такая дорогая, прямо-таки роскошная вещь, да еще с шелковой отделкой. В округе подобный синий плащ имелся только у королевы Тюры, но это уж точно не она! Харальд вгляделся. Этой женщины он не знал: явно уже немолодая, с белым покрывалом на голове, она держалась величественно, хоть и опиралась на посох. Вот она обошла камень и скрылась с другой стороны. Зная, что его положено обходить трижды, Харальд ждал, что она появится снова.
И она действительно появилась – ровно через то время, которое требовалось, чтобы обойти большой камень. Но, увидев ее, Харальд привстал от удивления. Это была та же самая женщина – тот же рост, тот же синий плащ. Но только теперь она помолодела в три раза – над откинутым капюшоном худа виднелось совсем юное свежее лицо, и посоха у нее в руках не было.
Харальд не верил своим глазам. Незнакомым женщинам, одетым в такие богатые синие плащи на каком-то черном меху – бобр или куница – просто неоткуда было тут взяться. Если бы кто-то приехал, то он, сын конунга, об этом бы знал. Но у нее что – два облика одновременно?
Незнакомка в синем плаще скрылась за Серой Свиньей и через то же время появилась снова – опять в облике старухи! Прижавшись к поминальному камню деда – благодаря собственному будничному плащу из простой серой шерсти и серой кожаной рубахе, надетой от мороси, Харальд почти сливался с гранитом и не бросался в глаза – он усиленно всматривался, стараясь запомнить каждую черту облика странной женщины. У него было острое зрение, и он разглядел даже башмаки, даже подол красного кафтана, видный из-под плаща. Вот старуха исчезла, ей на смену появилась девушка – точно такая же, в таком же красном кафтане!