– Почему твой брат так смотрит на меня? – однажды, не выдержав, шепнула она за ужином Ингер.
Дочь Горма, надменная и самоуверенная, не слишком-то нравилась Гунхильде, но была единственной девушкой, равной ей по положению, и поневоле приходилось делать вид, что они дружат.
– Мой брат в тебя влюблен, об этом знает каждый рыбак на побережье! – насмешливо ответила Ингер, и у Гунхильды вдруг упало сердце. – Кнут каждый день просить мать уговорить отца справить вашу свадьбу поскорее!
– Кнут… – шепнула Гунхильда, подавляя разочарование и укоряя себя: как могла она даже подумать, что Ингер имеет в виду другого брата! – Но я не о нем говорю, – добавила она вслух. – Почему твой брат… Харальд… – Гунхильда почему-то запнулась, будто ей было трудно произнести это имя, – так смотрит на меня? Будто боится, что я стяну что-нибудь со стола! – с шутливой обидой добавила она и, пересилив робость, бросила выразительный обиженный взгляд на мужской стол, откуда Харальд наблюдал за их беседой.
– Он боится, как бы тебе опять не вздумалось разыграть Фрейю!
– Я ничего не собираюсь разыгрывать!
– Харальд! – закричала Ингер. Гунхильда ахнула и попыталась ее остановить, браня себя, что затеяла этот разговор, но было поздно. – Наша гостья спрашивает, почему ты таращишь на нее глаза, будто боишься, что она украдет чашу со стола! Я говорю, ты боишься, как бы она опять не превратилась во Фрейю.
– Я никогда ни в кого не превращалась! Это только… некоторым везде мерещатся… тролли и ведьмы.
– Харальд не робеет при встрече с ведьмами! – крикнул Горм, с любопытством следивший за девушками. – Каждой ведьме, что попадется ему на пути, придется плохо!
И непонятно было, хвалит он своего сына или смеется над ним.
– Не только я один смутился при встрече с этой девушкой! – дерзко крикнул Харальд. – Мой брат Кнут посчитал ее богиней, а ты, конунг, принял ее за ее собственную бабку. Видно, что-то есть в ней такое особенное.
– Йомфру так красива, что ее можно принять за светлого альва! – учтиво кивая Гунхильде, сказал Регнер ярл.
– Да, да, правда! – охотно подхватил Кнут. – За деву светлых альвов! Или за валькирию, что сбросила свое лебединое оперенье!
– Вот как много разных женщин в одной! – продолжал Харальд. – Мало ли, может в ней прячется и что-нибудь похуже! Но если ведьмы еще встречаются, то я не слышал о другом таком случае, чтобы в наше время боги принимали облик смертных и приходили в гости. Не поверю, что Фрейя принимала ее облик, пока сам не увижу.
– Это очень смелые слова, сын мой! – заметил Горм. – Ты ведь ставишь условия не кому-нибудь, а самой Невесте Ванов.
– Я не боюсь ее! И если она придет ко мне, буду рад с ней повстречаться! Особенно если она скинет свое… лебединое оперенье.
И эти слова он сопроводил таким красноречивым взглядом, что все вокруг засмеялись, а Гунхильда с пылающими щеками опустила глаза. «А если рассердить Фрейю, то последствия скажутся немедленно, и его жена Хлода не обрадуется!» – в гневе подумала Гунхильда. И что-то еще терзало ее в этот миг помимо гнева – слишком неприятна была мысль о том, что Хлода получает от своего мужа.
Ее могло бы несколько утешить то, что сама Хлода, наблюдая, какие взгляды ее муж бросает на пышную грудь рыжей южанки, тоже чувствовала себя неважно.
***
Причина дерзости Харальда сына Горма по отношению к богам вскоре прояснилась. В Эбергорде объявился епископ Хорит, сакс. Гунхильда знала его: он уже бывал в Хейдабьоре и Слиасторпе, пытаясь добиться от ее отца содействия в делах Христовой церкви. В сопровождении нескольких монахов он прибыл из Гамбурга на торговом корабле. У него были причины спешить, которые мешали дождаться лета, когда путешествие по морю станет менее утомительным и опасным.