— Небось! И-и, будет вам, графинюшка!.. Отчего вы братцу-то про то не сказали? Он бы приказал словить да наказать её. В Перове, сказывают, есть одна старуха... не ведьма она, а так... дочь у ей утонула, вот и водит её нечистая сила.
— Дочь утонула? Ой, страсть какая! Как же она, бедненькая?
III
Дом затих, всё погрузилось во тьму, не слышно ни единого звука — ни в лесу, ни в селе... Маленькая графиня уже уносилась в мягкую полудрёму, когда вдруг, словно от удара, встрепенулась. Что за странные звуки? Стон? Скрип?.. Или птица?..
Охваченная непонятной тревогой, подошла к окну. Села на подоконник. Подуло холодом — ночной заморозок?..
За окном виднелся купол кусковской церкви, а над ним — полная луна, круглая, как то венецианское зеркало, что подарила ей императрица тогда, на ёлке для детей придворных, — они подходили к мягкой, в ямочках руке царицы, целовали её, а она раздавала подарки... Отчего, однако, такой страх охватил Наталью? Чего испугалась? Может, это круглая луна разбудила её?.. Или всё же кто-то кричал? Уж не матушка ли? Тяжёлая походка её сегодня была, задыхалась... Наталья не зашла к ней перед сном, не поцеловала...
Серебристо-белый неживой свет лился от луны на землю, на чёрный лес, а на фоне леса белела прозрачно отцветающая черёмуха.
Вот белое облако надвинулось на луну, что-то зловещее проглянуло в ней, и лик луны стал похож на человеческое лицо. Оно будто осклабилось в ухмылке... Облако опустилось и как бы зацепилось1 за крест, венчавший маковку Спасской церкви, причудливо изогнулось и приняло странную форму... Парящий ангел! Мерещится это ей или вспомнился Петрушин план — соорудить на церкви белого ангела? Братец сказывал, что мечтание такое имеет. Однако дунул ветер — и «ангел» исчез...
Неизвестно, сколько просидела так на подоконнике Наталья... И опять раздался этот странный звук! Стон? Скрип, крик?.. Или в лесу неведомая птица? Но прошло ещё несколько минут — и дом вдруг задвигался, всколыхнулся, зашумел... Наталья вскочила и бросилась в матушкину опочивальню.
Анна Петровна лежала на кровати, опрокинутое лицо её было белее полотна, а изо рта вырывались хрипы...
— Лекаря, лекаря зовите!
Видимо-невидимо людей набралось в комнате, но явился старший брат и прогнал всех, кроме лекаря, Натальи да бабушки Марьи Ивановны.
Они сидели возле, больной всю ночь.
К утру приступ кончился: Анна Петровна уснула, а мать её ещё долго не шевелилась...
Над лесом нехотя поднимался рассвет.
Бабушка и внучка, обнявшись, поднялись, чтобы идти к себе, но тут послышался один, второй удары колокола. Были они не ко времени, и звучала в них проникающая в душу тревога... Звонили в Вешняках, Пётр велел слуге бежать к Черкасским:
— Узнай, что стряслось!
Вернувшись, слуга сообщил:
— Ваше сиятельство, беда! Государыня императрица Екатерина Алексеевна скончалась...
И с того самого часа во всех домах на Руси, в хоромах дворянских, особняках, в избах под соломой, в крепких пятистенках, поднялся великий переполох. Не только дворяне — все сословия лишились покоя. Что-то будет? Кого теперь ждать? Согреет ли новый царь-государь существование ихнее, или по-прежнему корабль будет терзаем бурями?..
А спустя полтораста лет один из потомков фельдмаршала (историк Сергей Дмитриевич) напишет в своих записках: «6 мая 1727 года около 9 часов пополудни Екатерины не стало. На другой день поутру согласно завещанию, публично прочитанному Остерманом, великий князь провозглашён императором всероссийским Петром II». И далее:
«Между страшным розыском 1718 года и воцарением Петра II всего 9 лет. Ещё живо всё в памяти, и даже не сняты с Красной площади орудия казни. Современники переживали перелом, чреватый неисчислимыми последствиями... Можно себе представить, что произошло, когда на престол вступил сын царевича Алексея. С Екатериною отходило прошлое, для многих смутительное, и прекратился соблазн, небывалый после великого князя Василия Ивановича: наличность двух жён! Как тогда — Сабурова Соломония в Покровском монастыре Суздальском, а на престоле Елена Глинская, так и теперь Евдокия Лопухина в том же Покровском монастыре, когда на престоле её соперница; с Запада пришли как Елена (Глинская), так и теперь Екатерина. Пётр II являлся примирительным звеном между двух течений, прочно уже установившихся. С одной стороны, как последний Романов по мужской линии, он примыкал по крови Лопухиных к древней Руси и преданиям её. С другой, как внук герцога Брауншвейг-Люнебургского, он не был чужим князьям имперским Германии и тем олицетворял то, к чему стремился Пётр I, всегда искавший брачных сближений с царственными домами Европы».