Но вопрос все-таки остается: почему люди с этим мирятся? Возможно, некоторые считают, что худой мир лучше доброй ссоры. Другие на горьком опыте убедились, что легче соглашаться, чем сопротивляться, даже если шеф — самодур из самодуров.
Остальные же, скорее всего, с готовностью исполняли в этой игре именно ту роль, которую и предназначал им Рафаэль, — испытывали чувство вины. Как маленькие дети, когда родители обвиняют их в тайных грехах. В человеческой природе заложена тоска по безгрешному авторитету; проще находить воображаемые недостатки у себя, чем реальные изъяны у людей, на которых хочется положиться и которым хочется доверять. Сколько детей винят себя в разводе родителей! Но лишь немногие родители намеренно стараются свалить на детей свою вину, чтобы держать их под каблуком, как это делает Рафаэль.
— Мы должны признать, что зашли в тупик, — продолжал Рафаэль. — Значит, пришло время осторожно отступить и заняться другими делами.
И тут все услышали звонкий голос:
— Может быть, не стоит, сэр. Я, кажется, нашел новый подход.
Сондра в изумлении осмотрелась и обнаружила новенького, Ларри Чао, сидевшего за столом в дальнем конце. Головы присутствующих дружно повернулись к нарушителю правил сегодняшней игры. Глаза доктора Рафаэля сузились, лицо побледнело от гнева.
— Ну, то есть я не все решил окончательно, но сегодня ночью я провел опыт и, возможно… — бедняга оказался в центре внимания и был ужасно смущен. — Я просто подумал: может быть, результаты этого опыта произведут впечатление на Комитет, и нам позволят продолжать исследования…
Ларри совсем потерялся и с беззащитным видом уставился на Рафаэля.
— Кажется, ваша фамилия Чао? — грозно спросил Рафаэль тоном школьного учителя, которого прервал непослушный мальчишка. — Я не знал, что на ночь был запланирован какой-то опыт.
— Он… он не был запланирован, сэр, — ответил Ларри. — Просто посреди ночи мне пришла в голову одна мысль. Я попробовал, и у меня получилось.
— Чао, вам известно, что написано в правилах о самовольном использовании оборудования Станции? Нет? Я так и думал. Вы представите мне полный список использованных вами материалов и оборудования с точным указанием продолжительности работы на этом оборудовании. Стоимость вашего опыта подсчитают, исходя из средних нормативов, и эту сумму вычтут из вашей очередной зарплаты. Если сумма превысит ваш заработок, а я этому не удивлюсь, на ваши деньги будет наложен арест до полной выплаты долга.
Лицо Ларри пылало, он сделал беспомощный жест.
— Но, сэр, опыт удался!
— Я очень сомневаюсь, что Финансовый комитет, решивший закрыть Станцию из соображений экономии, изменит свое мнение, поддавшись на доводы, пока еще очень сомнительные, младшего научного сотрудника, готового транжирить и без того скудные финансовые средства Земли. Того, что вы сделали, вполне достаточно, мистер Чао.
«Усек, в чем тут дело, Ларри? — подумала Сондра. — Ты еще просто „мистер“. Разве ты не знаешь, что глобально мыслить умеют только доктора наук?»
Рафаэль обвел комнату свирепым взглядом.
— Если больше ни у кого нет столь же важных сообщений, нам следует обдумать, в каком порядке провести закрытие Станции. Я собираюсь начать эвакуацию не позднее, чем через месяц. Через три дня прошу всех начальников отделов сдать отчеты и за это время определить очередность работ. Согласно указаниям Комитета, мы должны оставить Станцию, Кольцо и все оборудование в резервном режиме. Лазерограмма предписывает нам законсервировать Станцию, чтобы в будущем здесь можно было вновь поселиться и возобновить исследования. Дел очень много, а времени мало, поэтому я предлагаю на этом закончить совещание и приступить к составлению плана предстоящих мероприятий. — Рафаэль секунду помедлил, словно приглашая желающих высказаться. Но ответом было молчание. — Значит, договорились. Совещание начальников отделов в 9:00 через три дня, иметь при себе готовые предварительные графики работ.
Совещание закончилось, но Сондра Бергхофф продолжала сидеть и смотреть, как люди расходятся, осторожно двигаясь в условиях пониженной силы тяжести.
Никто не сказал ни слова.
Проект вот-вот полетит ко всем чертям у них на глазах, но ни один не возмутился. Чего они боятся? Что еще они боятся потерять, если самое ценное в их жизни — Станция — уже потеряно? Почему не заступились за этого Чао?