Желудок Джессики беспокойно заурчал. Она не ела с самого утра, а от страха к тому же еще и пересохло в горле. Хорошая чашка горячего чаю пришлась бы ей больше по вкусу, чем напитки в разлив в «Кресте и якоре», но в данный момент она была согласна и на стакан воды.
В ее вместительной сумке, купленной специально для путешествия и почти такой же большой, как чемодан, лежал общий путеводитель по Англии и карта. Карту она уже исследовала и нашла ее бесполезной — встречавшиеся на пути деревушки были слишком малы и не упоминались в карте.
Проехали мимо церкви и россыпи маленьких, крытых соломой домиков, а потом автобус, дернувшись, остановился в деревне несколько покрупнее тех, которые она видела до сих пор. Тут была рыночная площадь с древним каменным крестом и чрезвычайно аппетитной чайной. У Джесс потекли бы слюнки, если бы их хоть немножко нашлось. Она на секунду задумалась, не выскочить ли из автобуса, но поняла, что это безрассудство. Злодеи со временем выйдут на след. Кто-то, может быть, видел, как она села в автобус; даже если никто не видел, к тому времени, как преследователи доберутся до станции, от нее может отправиться не более полудюжины машин. Им останется только догнать автобусы, а если скорость движения этого типична для остальных, процесс ее обнаружения быстро придет к завершению.
Трое пассажиров высадились на рыночной площади, и теперь в автобусе оставалось семь человек включая Джесс. Нет, незамеченной ей в этой сонной деревне не выйти. Надо ехать в автобусе «до конца», что бы это ни значило.
Водитель завершил философскую дискуссию с пожилым местным жителем, сидевшим возле рыночного креста так, словно рос из земли, и автобус снова пустился в путь.
Маленький мальчик рядом с толстой леди произнес что-то тихим жалобным голоском, и женщина — его мать? — сварливо ответила:
— Ничего, потерпишь немножко. Мы скоро будем дома.
Джесс огорчилась, что тема оказалась исчерпанной. Слишком устав и издергавшись, чтобы переживать дальше, она прислонилась головой к окну, лениво созерцая зловещую обложку лежащего у нее на коленях триллера. Она сделала вид, что собралась читать, не только для того, чтобы занять свои мысли — это не удавалось, — но и чтобы отвадить сидящую рядом леди, которой, казалось, хотелось с ней поболтать. На опыте единственной до своего панического бегства автобусной поездки она уяснила, что знаменитая чопорность англичан — миф; они оказались милейшими в мире душами, особенно в пути, и страшно любили потолковать с иностранцами. На пути из Саутгемптона в Солсбери эта национальная черта доставила ей немалое удовольствие, но сейчас она была в неподходящем для праздной болтовни настроении.
Она снова открыла книжку, заметив, что дошла, кажется, до сорок шестой страницы; во всяком случае, именно эту страницу она придерживала пальцем вместо закладки. Не удивительно, что ей не припоминается ничего из предыдущих сорока пяти страниц. «Альтея припала к стене с тяжело бьющимся сердцем. Сколько времени погребена она в темной сырой дыре? Четыре часа? Пять? Кажется, целую вечность».
Интересно, кто такая эта Альтея? Ясное дело, героиня, одни только героини способны просидеть столько времени в темной сырой дыре. Джесс не помнила, как и почему Альтея попала в эту дыру, и это ничуть ее не занимало. Глупышка Альтея. Джесс сглотнула, хотя во рту было суше, чем в Сахаре, постаралась не обращать внимания на прочие угнетающие ее неприятные ощущения и задумалась, как, черт возьми, героиням всех этих историй удается удовлетворять простейшие и важнейшие жизненные нужды? Четыре-пять часов — время немалое, а когда так нервничаешь...
Все бесполезно, сосредоточиться на постигших Альтею несчастьях не удается. «Глупая женщина», — снова подумала Джессика и задалась вопросом, не покажутся ли человеку со стороны ее собственные несчастья столь же абсурдными, какими обычно она сама считает страдания Альтеи и ее детективных двойняшек? Трудно описать опасность, если в ней нет ничего столь же конкретного, как пуля или окровавленный кинжал. Но она поняла, что опасность можно прочесть в глазах и что взмах руки может означать угрозу.
Она вздохнула и захлопнула книжку о бедной Альтее с ее тяжело бьющимся сердцем. Еще раз полуобернулась, оглядывая дорогу. Дорога на этот раз оказалась не пустынной. Давно ли за автобусом следует машина? Открытый автомобиль с откидным верхом держался близко — опасно близко — к автобусу. Джесс вполне ясно различила черты двух мужчин. Темные усы ни с чем нельзя было спутать.
Страх на несколько минут парализовал Джесс так, что она не могла шевельнуться. «Вот уж действительно с тяжело бьющимся сердцем», — подумала она; собственное ее сердце трепетало и громыхало, как болтающиеся в коробке камни. Видят они ее или нет? Она подумала, что не видят. Спасибо пакетам и сверткам толстой леди, из-за которых пришлось забиться в самый угол, где часть глухой стенки отделяет заднее стекло от бокового. И автобус не из новейших, которые делаются из сплошного стекла и просматриваются насквозь; чтобы посмотреть в окно, надо поворачиваться в сторону или назад. Чистый рефлекс заставил ее вжаться в спинку сиденья и издать тихое испуганное восклицание.
Толстая леди наклонилась и крепко взяла ее за руку.
— Ну, милочка, в чем дело?
— Ни в чем... — пискнула Джесс.
— Ладно, детка, вы побелели как привидение. Не бойтесь. Тут вам не Штаты, где на всех улицах гангстеры и хиппи хладнокровно расстреливают людей; они, разумеется, следят за вами от самого дома, эта парочка сзади, но вы теперь в Англии, так что не беспокойтесь, мы здесь таких вещей не допускаем.
— Откуда вы знаете?
— Да что я, не вижу, как вы дергаетесь, будто кошка, все время выглядываете в окно и даже не в силах читать свою книжонку? Я вам скажу, что мы сделаем. Вы просто выйдете из автобуса вместе со мной, и мы кликнем Томаса Бэббита. Я знаю, вы, конечно, американка. Моя племянница вышла замуж за одного американца, пускай он мужчина, естественно, но я хорошо поняла, что они там собой представляют.
Из всего этого потока несообразностей и острых аналитических заключений смятенный рассудок Джессики сосредоточился на одном.
— Кто такой Томас Бэббит? — беспомощно спросила она.
— Констебль, разумеется. Он быстро справится с этой парочкой. Это сынишка моей сестры. Меня зовут миссис Ходж. Миссис Эдвард Ходж.
— Очень приятно. Но, миссис Ходж... вы очень добры, но... эти двое... боюсь, один констебль с ними...
— Вы полагаете, они вооружены? — У миссис Ходж были бледно-голубые глаза, точно такого цвета, как у некогда принадлежавшей Джесс куклы. Они широко раскрылись от приятного ужаса. — Ружьями? Пистолетами?
Джесс взяла себя в руки.
— Не знаю. Возможно. Но я не могу рисковать причинить вам вред, вам или кому-то еще. Может, они даже не станут ждать, пока я выйду. Возьмут и остановят автобус. Понимаете, они точно не знают, что я здесь.
Миссис Ходж крепко поджала губы и закивала так, что синенькие цветочки на ее «воскресной шляпке», отличавшейся от «просто шляпки», бешено затряслись.
— Я прекрасно вижу, что такая милая девочка, как вы, не может быть замешана в преступлении. Все эти Бонни и Клайды[10], я сразу подумала — гангстеры убирают тех, кто их одурачил, правда? Но тут дело не в этом. Нет, даже не говорите, я и так знаю, это... — Она взглянула на маленького мальчика, в полном восхищении прислушивавшегося к разговору, и понизила голос: — ...Это торговцы белыми рабами. Вот! — Она снова кивнула, и цветочки заплясали. — Этого им никто не позволит, нет, только не в Англии!
10
Бонни Паркер (1909 — 1934) и Клайд Бэрроу (1910 — 1934) — американские гангстеры, терроризировавшие юго-западные штаты в течение двух лет; убиты в засаде. Их история положена в основу всемирно известного фильма Артура Пенна «Бонни и Клайд» (1967).