Однако чересчур вдаваться в лирику и романтизм было некогда, потому что из джунглеобразных зарослей рододендрона неожиданно выскочил громадный рыжий пес, а через секунду на дорожке появилась его очаровательная хозяйка, и я вмиг горделиво приосанился, хотя и с опаской покосился на пса.
— Доброе утро! — мягким бархатным баритоном пророкотал я, стараясь придать голосу до некоторой степени интимное звучание.
— Доброе утро, — ответила девушка — но, как мне показалось, несколько сухо. Вернее, не то чтобы сухо, но все же не столь интимно, как я, и меня этот факт немножко задел. Знаете, после того, что приключилось ночью, я почему-то рассчитывал на более теплый тембр голоса и более задушевный взгляд ее изумрудно-янтарных глаз. Господи, ну неужели же эти проклятые деревенские условности даже сейчас, когда мы одни, не позволяют ей сбросить с души ту кольчугу какого-то дурацкого оцепенения, которую она ведь нашла в себе силы сбросить недавно, во тьме, не только в переносном смысле слова, но и самом прямом!..
— Доброе утро, сударь, — все так же сдержанно и интеллигентно повторила мадемуазель Каролина и, помолчав, добавила: — Как спали? Удобно ли вас устроили, и не беспокоило ли что ночью?
Шутка, конечно же, добрая девичья шутка, умильно подумал я и весело рассмеялся, а потом полутаинственно подмигнул своей дорогой хозяюшке. Подмигнул сперва один раз, затем другой, третий…
Лицо Каролины вытянулось, а миндалевидные глаза чуть-чуть округлились. Потом она почему-то вдруг покраснела — так, словно я обратил внимание на какой-то беспорядок в ее туалете, и испуганно-изумленно обернулась, точно ожидая увидеть кого-либо у себя за спиной, — похоже, того, кому я мигал.
Но мигал-то я, черт подери, ей! Ей, а не кому-то еще! И, осознав, наконец сей факт, она опять посмотрела на меня желто-зелеными глазами и… еле слышно проговорила:
— Сударь, вам плохо?
— Гм… плохо?! — Я загадочно повел правым плечом и тоже понизил свой мягкий бархатный баритон почти до шепота: — Ну что вы! Что вы, дорогая, как можно? Как можно говорить такое после того как… — И загадочно и многозначительно замолчал.
Однако эта моя загадочная многозначительность испугала ее еще больше. Она покраснела еще сильнее и, запинаясь, сказала:
— Но слушайте, я, право же, не понимаю…
— А тут нечего и понимать! — Тон и тембр моего голоса стали почти отцовскими, и я наверняка обнял бы ее за относительно хрупкие плечи или же в крайнем случае взял бы за ручку, кабы рядом не торчал треклятый пес. — Нечего тут и понимать, милая, — ласково зашелестел я. — Что прошло, того не вернуть. Я искренне соболезную и скорблю вместе с вами, но что ж тут поделаешь, — жизнь продолжается, и мертвое — мертвым, а живое — живым… И я совершенно не осуждаю вас, упаси боже! Поверьте, дорогая, я воспринимаю ваше несчастье почти как свое… Да, вам трудно, ужасно трудно — одной, беззащитной посреди всего этого кошмара, но повторяю: мертвое — мертвым, а живое — живым. Нет-нет, я представляю, каким нелегким был для вас этот шаг — шаг вроде бы чуть ли не в пропасть, но и… одновременно к надежде! Да-да, именно к надежде и спасению — потому что раз я приехал, а вы пришли…
Я нес что-то еще, прочувствованное и горячее, а она смотрела на меня, смотрела, и глаза ее становились все шире и шире.
— Вы приехали… — наконец тихо произнесла она. — А я пришла… — И вдруг тряхнула волосами и в голосе зазвучал металл: — Куда это, объясните на милость, я пришла? Что вы имеете в виду, сударь?
Я дипломатично завертел головой:
— Господи, боже мой! Ну, какой я вам сударь?! У меня же, милая, есть имя, нормальное человеческое имя, и вам оно известно. Мы же, в конце концов, Каролина, не дети — так для чего тогда все эти условности и уловки, а? Я не прав?..
Теперь девушка смотрела на меня даже не изумленно, а озадаченно; так смотрит на тяжело больного пациента усердный врач, затрудняясь поставить ему диагноз. Потом в глазах ее промелькнула какая-то искорка — не очень понятно, то ли жалости, то ли досады, — и она, неожиданно жестко и прямо, сказала:
— Слушайте, а вы вообще-то в своем уме? Что вы мелете? Как вам не стыдно?! Какие условности и уловки? И куда это я, по-вашему, интересно узнать, пришла?
Я оторопел.
— Как куда?.. Ну, туда…
— Куда — туда?!